много сдержанности в отношении к пленным офицерам, к Савельичу, забывающему из-за мелких интересов о собственности (барском добре), о подозрительности и вспыльчивости мятежников. Как поразительно правдива калмыцкая сказка, вложенная в рассказ мятежного Пугачева с его диким вдохновением преступника и руководителя народного возбуждения, разгула и удачи поднятого восстания. Это сказочная эпопея Разина, предводителей мелких шаек, самозванцев. Это народная история, в которой многое оправдывается своеобразными легендами, какими-то дикими преданиями и рядом поражающими, пассивными, страдальческими периодами текущей жизни. Что касается языка и изложения романа, то достаточно привести несколько образчиков речи действующих лиц, чтобы видеть их соответствие с характерами: «Почему, думаешь ты, что жило недалече? – А потому, что ветер оттоль потянул; и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко» (разговаривают Гринев-офицер и казак Пугачев); «А, смею спросить, зачем изволили вы перейти из гвардии в гарнизон? чаятельно, за неприличные гвардии офицеру поступки? – Полно врать пустяки, сказала ему капитанша, ты видишь, молодой человек с дороги устал; ему не до тебя… держи-ка руки (с мотком ниток; держал старичок офицер, подчиненный коменданта) прямее; а ты, мой батюшка, не печалься, что тебя упекли в наше захолустье»; «А, слышь ты, Василиса Егоровна, я был занят службой: солдатушек учил (говорил капитан). – И, полно! возразила капитанша, только слава, что солдат учишь: ни им служба не дается, ни ты в ней толку не ведаешь»; «А слышь ты, Василиса Егоровна правду говорит. Поединки формально запрещены в воинском артикуле… Ах, мой батюшка! да разве муж и жена не един дух (говорила комендантша, принимавшая непосредственное участие в наказании офицеров-дуэлистов). Иван Кузьмич! что ты зеваешь? Сейчас рассади их по разным углам на хлеб да на воду, чтоб у них дурь-то прошла; да пусть отец Герасим наложит на них эпитимию, чтоб молили у Бога прощения да каялись перед людьми». Иван Кузьмич расходился, однако, с энергичной соправительницей в вопросе о пытке: «Постой, Иван Кузьмич, дай, уведу Машу куда-нибудь из дому… да и я, правду сказать, не охотница до розыска». Если в этих речах кое-что напоминает Фонвизина, то зато отличается большей цельностью, типичностью, добродушием и в одном лице показывает разнообразие человеческих движений: чувства, мысли, сердца. И «Капитанская дочка» доказывает, что Пушкин не способен был к расплывчатости, скуп на картины природы, на подмечивание всех переливов света и теней, на искусственность в задержках и развитии действий своих героев. Он быстро писал, долго обдумывал и долго отделывал свои сжатые произведения. В прозе он любил даже искусственные упражнения, вроде исторических заметок в стиле Тацита. В этом Пушкин расходился с Карамзиным, для которого разнообразные размышления и искусственные колебания чувства действующих лиц составляли предмет любимого изложения. У Пушкина все выливалось в однообразную непосредственную форму. И нигде это так
