– Знаешь математику?
– Э-э… Да, – ответила Софи. Это было правдой. Почти. – Но терпеть не могу таблицу умножения на семь. Зато таблицы на восемь и на девять мне нравятся.
– Ты знаешь катехизис?
– Нет, – сказала Софи и похолодела. – Я не знаю, что это. Какой-то поэт? Если хотите, я могу прочитать наизусть почти всего Шекспира.
– Нет, спасибо. В этом нет необходимости. Ты умеешь готовить?
Софи кивнула.
– Домашние блюда, выпечку, бисквиты для званых ужинов?
– Э-э, да. Думаю, да. – Это не ложь, твердо сказала она себе. Бисквиты она никогда не готовила, но любой, кто умел читать, умел и готовить, нужно было только достать подходящую книгу.
– Похоже, ты плохо питаешься. А еще ты сутулишься. И ты слишком бледная. Почему она такая бледная?
Чарльз впервые подал голос.
– Она не слишком бледная. Она выточена из лунного камня.
Женщина фыркнула, а мужчина пропустил это мимо ушей, осматривая комнату.
– Здесь проходят ваши уроки? – спросил он Софи.
– Обычно они проходят… – Софи хотела сказать «на крыше», но Чарльз вовремя округлил глаза и едва заметно покачал головой, поэтому она поправилась: – Да. Обычно здесь.
– Где же тогда ваша доска?
Софи не придумала убедительного ответа на этот вопрос и сказала правду.
– Доски у нас нет.
– Как же можно хоть чему-то научиться без доски? – спросила женщина.
– У меня есть книги. И бумага. А еще, – просияв, добавила Софи, – мне разрешают писать и рисовать на стенах, но только не в кабинете. И не в коридоре. Там рисовать можно только за вешалкой.
Почему-то женщине это не понравилось. Она встала и повернулась к своему спутнику.
– Начнем? Я и думать боюсь, что нас ждет.
Они пошли с инспекцией по дому, словно намереваясь его купить. Они проверили, нет ли дырок в простынях, и не запылились ли шторы. Они заглянули в кладовую и сделали себе пометки, увидев ровные ряды сыров и банок с вареньем. Наконец они поднялись к Софи на чердак и изучили содержимое ее комода.
Женщина вытащила красные брюки, и мужчина печально покачал головой. Зеленые брюки – с любопытными пятнами на лодыжке – заставили женщину содрогнуться.
– Неприемлемо! – сказала она. – Мистер Максим, меня поражает, что вы такое допускаете.
– Вовсе он ничего такого не допускает, – заметила Софи. – Они ведь мои. Чарльз к ним не имеет отношения.
– Девочка, прошу тебя, помолчи.
Софи захотелось ее ударить. Чарльз подошел поближе к Софи, но ничего не сказал. Он упорно хранил молчание – и молчал даже внизу, пока не пожал инспекторам руки и не сказал им несколько слов на прощанье. Как Софи ни пыталась, расслышать ей ничего не удалось. Закрыв за ними дверь, она осела на коврик.
– Что они сказали? Я хорошо держалась? – Она пожевала кончик своей косы. – Мне они совсем