– Банально это до… смешно даже становится. – И она жутковато хохотнула. – По телевизору за день тысяча подобных историй. Муж бросил жену с ребенком, у мужа любовница… Противно. Только… Я же одна для себя! Вот эта банальность – это моя жизнь, моя судьба личная. Это со мной случилось такое. Ты понимаешь, со мной!
– Люд, – я прикрыл ее руку своей и ободряюще сжал, – успокойся, пожалуйста. Знай: я твой друг и всегда готов помочь тебе. В любой ситуации.
Она хмыкнула. Взгляд стал каким-то умудренно-усталым и снисходительным. Точно она услышала трогательную, но беспросветную чушь… Я еще искренней, но и уже обиженно повторил:
– Честное слово, я всегда тебе помогу! И хочу, чтоб ты знала, что искренне твой друг…
– Спасибо… спасибо… Только, знаешь, тут нечем помочь. Если бы я его презирала, то смогла бы просто забыть, жить без него, а тут… Ненавижу, да, ненавижу, но так… если он только поманит, я побегу. Чувствую, как идиотка, жду только этого. И в этом самый ужас и есть и безвыходность. А он ведь… он ведь все сделал, чтоб я его презирала, чтоб убедила себя, что он ничтожество, подлец последний… Он когда ведь тогда убежал… я целыми днями и ночами искала, по городу бегала, ко всем долбилась…
– Да, помню, – перебил я. – Ты и ко мне тогда заходила.
– А? – Людмила недоуменно, словно ее разбудили, посмотрела на меня, что-то сообразила и отмахнулась: – Да зачем я тебе это всё?.. Ведь и так всё знаешь… Лучше меня, наверно…
Стало видно, что рассказывать она больше не хочет. Не видит смысла. Но я действительно не знал подробностей их отношений с Игорем…
– Нет, Люд, я ничего не слышал, почти. Правда! Не хотел слушать сплетни. Видел просто, что у вас сначала… ну, роман был, а потом расстались. А подробностей… Да и в театре про это вроде и не говорили особо.
– Ну конечно, – дернула плечами Людмила, – кому интересно! Обычное дело – режиссер с актриской покрутил… Мелочь, чего ж… Было, и проехали.
Это верно замечено: никогда не угадаешь, как женщина к твоим словам отнесется. Вот сейчас Людмила явно оскорбилась, что в театре о ее драме мало судачили и я не в курсе подробностей.
– На каждом шагу такое. Конечно. Но… Но мне-то жить! И вот как мне жить?! – Она уже почти кричала, лицо снова исказилось, стало страшным, морщинистым. – Под-донок!.. Он ведь когда пришел в тот раз, я ведь еще и прощения просила. Так повернул, что я виновата оказалась. Довела его… И… – Судорожно глотнула из стакана морса, выдохнула шумно, как после водки. – И потом, когда спрашивал, я со всем соглашалась, старалась показать, что все мне нравится. А у него опять истерика: «Тебе наплевать! Тебе неинтересно!» И опять дверью хлопнул. У меня приступ… Положили на сохранение. Он прибежал, в слезах: «Людмилка, рыбка моя единственная!» Накупил всяких фруктов, цветы, а потом по несколько дней не появлялся, а если приходил, на пять каких-то минут… И, знаешь, когда меня выписали, пришла домой и чувствую… А мы ведь тогда у него жили,