– Мы поговорим об этом позже, а сейчас, наверное, надо ехать в Беляево.
Наргиз кивнула:
– Да, Данила там один. Он растерян, не знает, что делать.
– Надо сказать о случившемся Чингизу.
– Сделай это, пожалуйста, сам.
Максим внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Он вышел и через несколько минут вернулся вместе с Чингизом. Тот был хмур, выглядел озабоченным и немного подавленным.
– Ты поедешь с нами? – спросил Максим, обращаясь к Наргиз, но не успела она ответить, как вмешался Чингиз.
– Я думаю, ей лучше оставаться здесь.
В другое время единственно из чувства противоречия Наргиз поспорила бы с ним, но сейчас она была благодарна ему за эти слова. Ей было бы тяжело находиться в квартире Шаховой, видеть ее мертвое тело, присутствовать на похоронах. Словно прочитав ее мысли, Чингиз добавил:
– Я считаю, что тебе не следует появляться ни на кладбище, ни на поминках. Смерть Шаховой, несомненно, привлечет внимание Машерова. Он может догадаться, что самоубийство стало следствием ее разоблачения. Не думаю, что он свяжет с этим твое появление в банке, но не стоит рисковать.
– Хорошо, я не буду светиться. Только предупредите Данилу: пусть уезжает сразу после похорон. Куда угодно. Скажите ему, что это в его же интересах. Я и сама ему позвоню, но будет лучше, если и вы поговорите с ним. Если Данила не подослан к Шаховой Машеровым, а, скорее всего, так и есть, Машеров может выйти на него, а через него и на меня. Данила, не подозревающий что к чему, может выболтать лишнее.
– Я поговорю с ним, – обещал Чингиз. – А сейчас нам пора идти.
Через три часа Максим ненадолго возвратился в банк. Выглядел он не лучшим образом. Смерть Шаховой, пусть и не близкого ему человека, но которого он знал на протяжении нескольких последних лет, и сопутствующие этой смерти обстоятельства подействовали на него угнетающе. Наргиз обратила внимание, как тяжело он опустился на стул. Его ярко-синие глаза потемнели, выражение лица было одновременно грустным, задумчивым и растерянным.
– Все, как ты описывала несколько дней назад, – сказал он. – Ванная комната, опрокинутый стул, босые ступни, свесившаяся набок голова, вывалившийся язык… Жуткая картина.
– Она оставила какую-нибудь записку?
– Да, ее нашли на столе в гостиной. Обычная в таких случаях записка. Просит никого не винить в ее смерти. Написала, что уходит из жизни добровольно в ясном уме и в твердой памяти.
– Почерк ее?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Ты думаешь…
– Нельзя исключать и такого варианта. Хотя вряд ли. Так записка написана ею?
– По крайней мере, почерк похож. Я хорошо его помню: мелкий, убористый, слегка неразборчивый. Внизу приписка.
– Какая? – живо спросила Наргиз.
– Она просила прощения у Чингиза. За что, написано не было.
– А завещание обнаружили?
– Откуда ты