Рингил вытаращил глаза на Милакара.
– То-то и оно. Объясни, как это случилось.
– Ты это видел?
Напряженный кивок.
– На собрании ложи. Туда принесли одну голову. Сунули корнями в воду, и через пару минут хреновина открыла глаза и узнала мастера ложи. Было видно по лицу. Она открыла рот, попыталась заговорить, но горла-то нет, связок тоже, так что слышно было лишь пощелкивание, и губы шевелились, язык высовывался, а потом оно начало рыдать, и слезы катились по щекам. – Милакар заметно сглотнул. – Минут через пять они вытащили эту штуку из воды, и она затихла. Сперва слезы перестали литься, будто пересохли, а потом вся голова замедлилась и перестала двигаться, как старик, умирающий в постели. Только она, мать ее, не умерла. Когда ее снова сунули в воду… – Он беспомощно взмахнул рукой. – Все повторилось.
Рингил встал, обнаженный, и свет Ленты сквозь открытые балконные окна внезапно показался ему холодным. Он повернулся и выглянул в ночь снаружи, будто из-за створок доносился какой-то призыв.
– Крин есть?
Милакар кивком указал на туалетный столик в противоположном углу.
– Конечно. Верхний левый ящик, я свернул пару косяков. Угощайся.
Рингил подошел к столику и выдвинул маленький деревянный ящик. На дне перекатывались три желтоватые самокрутки из листьев. Он взял одну, вернулся к кровати и наклонился над лампой на тумбочке, чтобы зажечь косяк от фитиля. Хлопья кринзанца внутри цилиндрика потрескивали, загораясь, кислый запах щекотал ноздри. Он затянулся, впустил давно знакомый аромат в легкие. По телу пробежала волна жара, озноб утих. От наркотика в голове проснулось ледяное пламя. Он снова посмотрел на балкон, вздохнул и вышел туда, по-прежнему голый, оставляя за собой дымный след.
Через пару секунд Миляга последовал за ним.
Перед ними до самой воды простирались крыши Луговин. Среди деревьев мерцали огоньки особняков, похожих на жилище Милакара и прячущихся среди садов, а между ними вились утыканные фонарями улочки, которые столетия назад были тропинками через болота. На западе устье реки изгибалось, старые портовые здания на другом берегу снесли, освобождая место для декоративных парков и дорогих храмов, возведенных в знак благодарности богам Наома.
Рингил, облокотившись о балюстраду, сдержал ухмылку и попытался не врать самому себе о переменах. В Луговинах с самого начала водились деньги. Но в прежние времена здешние жители не был такими самодовольными: обитатели клановых домов каждый день видели приносящий им богатство порт на другом берегу, прямо перед собой. Теперь из-за войны и ее последствий причалы и доки переместились вниз по течению, скрылись из вида, и единственными строениями, воздвигнутыми вдоль русла реки, были храмы – массивное каменное эхо обновленного благочестия кланов и их веры в то, что они достойны править.
Рингил дохнул на все это едким дымом.