Приспешник уставился на него, кривясь от ярости, и проглотил слова, которые рвались из рта. Затем Полтар наклонился, что-то ему пробормотал, и приспешник успокоился. Шаман бросил еще один высокомерный взгляд на Драконью Погибель и ушел, грубо растолкав толпу, сопровождаемый четырьмя спутниками. Люди поворачивались и глядели ему вслед.
– Помогите семье павшего воина, – воскликнул Эгар, и все взгляды снова обратились к Нарме, которая по-прежнему плакала, согнувшись над телом мертвого сына. Женщины поспешили к ней, пытаясь успокоить мягкими прикосновениями и словами. Драконья Погибель кивнул Марнаку, и седой капитан приблизился.
– Это ты здорово устроил, – пробормотал Марнак. – Но кто будет руководить происходящим у погребального костра, если шаман останется в юрте обиженный?
Эгар пожал плечами.
– Если понадобится, пошлем к ишлинакам за заклинателем. В Ишлин-ичане мне кое-чем обязаны. А пока присматривай за этой юртой. Если он хотя бы трубку закурит, я хочу об этом знать.
Марнак кивнул и тихонько ушел прочь, предоставив Эгару возможность погрузиться в мрачные думы о будущем. Лишь одно Драконья Погибель знал наверняка.
Это не конец.
Глава 7
Рингил отправился домой в дурном настроении и с больными от крина глазами – в них словно песка насыпали.
Предрассветная палитра Луговин соответствовала его душевному состоянию: низко плывущий над рекой туман запутался в мучительно изогнутых черных силуэтах мангровых рощ; окна высоко стоящих особняков светились, точно фонари пришвартованных или выволоченных на берег кораблей. Из-за облаков выглядывала расплывчатая изогнутая Лента, чье ночное свечение потускнело и истерлось с приближением дня. Мощеная дорога у него под ногами лучилась бледным, нереальным светом, как и уходящие в сторону от нее улицы, что вились среди деревьев. Старая, потертая от времени картина. Он шел домой с уверенностью сомнамбулы, и воспоминания десятилетней давности совместились с увиденным за последние дни, после возвращения. По эту сторону реки почти ничего не изменилось – не считая, разумеется, Миляги, который ласково внедрился сюда, – и это легко могло быть любое утро его потраченной впустую юности.
«Но не забывай про ого-го какой меч у тебя за спиной, Гил. И про брюхо, которые ты отрастил».
Невзирая на размеры, Друг Воронов не был тяжелым оружием – часть удовольствия от кириатских клинков дарили легкие и гибкие сплавы, с которыми предпочитали работать их кузнецы, – но этим утром он висел, словно кусок мачты, к которой Рингила привязали во время шторма. Ему приходилось отупело тащить эту штуковину на спине, шаг за шагом приближаясь к берегу, где вряд ли удастся отдохнуть. «Многое изменилось с той поры, как ты уехал, Гил». От наркотика и надлома, увиденного в Миляге, он чувствовал себя обессиленным. И пустым. То, чем он раньше дорожил, исчезло,