Но когда племянница сыновей родила да с Федором Телепневым загуляла почти в открытую, не страшась ни мужа, ни молвы, Михаил Глинский понял, что пора или племянницу в чувство приводить, или что с ее мужем делать…
Разговора с Еленой не получилось, та кричала, что это благодаря ей дядя вообще не в тюрьме, что не смеет осуждать ее за Телепнева, потому как терпеть старого мужа ежедневно тяжело!
– Чего ты хочешь, сама править?
Спросил скорее просто так, чтобы осадить зарвавшуюся княгиню. Пусть поймет, что без мужа она никто. И вдруг услышал:
– А хотя бы и так!
– Что?! – изумленно вскинул на нее глаза князь Михаил. Что она себе мнит? Ничтожество, которое и во дворец-то попало лишь благодаря мужу, точит на него зуб?
И вдруг замер от неожиданной мысли: а почему бы и нет? Никто Елене править после Василия не даст, это Московия, а не Литва. Значит, над маленьким Иваном кто-то останется опекуном? А так, как есть, сейчас великий князь долго не вытерпит, рано или поздно глаза раскроются, жену в монастырь отправит, а с ней и родственников, что блудливую красавицу вырастили…
Елена почуяла недовольство и охлаждение к ней родственников и мужа. Казалось, после рождения сыновей должны бы на руках носить, но муж все чаще глаза отводит, особо когда Телепнев оказывается рядом. А дядя Михаил Глинский и вовсе стал волком глядеть. Глинский теперь близко к великому князю ходит, Боярской думой верховодит, с ним простой жалобой не справишься. Да и Телепнева дядя княгини не жалует…
Елена поняла, что опасность может подстерегать совсем не оттуда, откуда ждет. Если Василию нашепчут что-то против нее, то место в монастыре найдется и никто не заступится. Свое дело она сделала – родила сыновей, теперь не очень-то и нужна. Любви великого князя к молодой жестокосердной красавице хватило ненадолго. Это пугало… И менее жестокой красавица от этого не стала…
Особенно страшно оказалось, когда однажды князь заметил косой взгляд своей супруги, которой надоел старый муж. Молодое тело литовки требовало гораздо более горячих ласк такого же молодого мужчины, а не дряхлеющего правителя. Ей не хватало уже и Телепнева, попросту боявшегося князя и вздрагивавшего от каждого лишнего шороха. Захариха исхитрялась приводить других. Об этом не ведал не только государь, но и все вокруг, но, видно, глаза самой Елены стали светиться