Комиссар сделал несколько шагов, словно учитель перед классной доской, потом резко повернулся к красноармейцам:
– Там, на дороге, немцы, как скот, гнали свыше тысячи наших советских людей, – теперь он говорил, четко выговаривая каждое слово, – и я сильно сомневаюсь, что их вели туда, где всем обеспечат вкусную кормежку и теплую одежду! Я скажу так: будь это бараны, их бы гнали на бойню. Не знаю, как попали в плен эти люди, это сейчас неважно. Важно то, что они в руках немцев, на их милости, и судьбу свою уже не решают. А мы – решаем.
Гольдберг помолчал.
– Надеюсь, каждый из нас правильно распорядится своей судьбой, – закончил Валентин Иосифович. – У меня все.
Люди молчали, и Волков отметил про себя, что равнодушных среди них больше не было. Лейтенант глубоко вздохнул:
– Политинформация закончена. Всем полчаса на отдых: перемотать портянки, покурить и оправиться. Через тридцать минут двигаемся дальше. Решать свою судьбу. Разойтись.
Красноармейцы, не теряя времени, поспешили воспользоваться представившейся передышкой, и ротный увидел, что в нескольких шагах от него стоят Богушева и Ольга. Волков не заметил, когда они подошли. Лейтенант шагнул к женщинам и посмотрел в спокойные серые глаза врача.
– Ирина Геннадьевна, готовьте раненых к дальнейшей транспортировке. Осмотрите ходячих, может, кого-то из них тоже лучше бы нести.
Богушева не по-военному кивнула, и лейтенант понял: он должен сказать что-то еще.
– Извините, не знаю, что там на меня нашло. Конечно, мы никого не бросим.
Ирина Геннадьевна неловко вскинула руку к берету и вдруг слабо улыбнулась:
– А я и не верила, что вы говорили серьезно.
Гольдберг сидел, привалившись спиной к дереву, и разбирал немецкий автомат на кусок брезента. Руки у комиссара тряслись, и от этого разборка шла медленнее, чем обычно. Достав из кобуры протирку, Валентин Иосифович принялся чистить оружие, не столько для того, чтобы привести вражескую машину в полную готовность, сколько надеясь успокоить нервы. Он выложился весь, без остатка, и сейчас не мог даже унять дрожь в пальцах. Гольдберг слишком хорошо помнил, как это бывает. Один кричит: «Все пропало», другой: «Ни за что пропадаем», третий: «Командиры предали». Прошло двадцать лет, и все вернулось назад, стоило немцам надавить.
– Не возражаете, если я присяду?
Гольдберг поднял голову: рядом стоял, опираясь на винтовку, командир первого взвода старший сержант Берестов.
– Лес советский, – пожал плечами комиссар. – Вы имеете право сидеть, где вам хочется.
– Ну вдруг вам хочется побыть одному? – усмехнулся комвзвода-1. – Элементарная вежливость требовала узнать…
– Садитесь, – коротко ответил политрук.
Берестов легко опустился на траву, положив винтовку на плечо.
– Хорошая речь, – прервал короткое неловкое молчание старший сержант. – Действительно хорошая. Вы