Прощаясь со Светланой, Люся надеялась, что та предложит зайти к ней и вернет свою долю, но – куда там!.. Так что по дороге домой, уже одна, думала с мрачной решимостью: ну, уж завтра дудки – вытрясет она из нее все семьдесят, до рублика!.. Утешало только, что двести шестьдесят Руслановых рублей все же осталось; да плюс стипендия; где-то надо добывать остальные…
Дома все уже были в сборе – ужинали на кухне.
Люся, нарочито нагоняя на себя раздражение – чтобы только отвязались – ужинать отказалась. Не потому, что не хотела – есть ей хотелось всегда – а потому, что мать или Ирка обязательно унюхают запах шампанского, и разговора о вреде алкоголя хватит потом на весь вечер, еще и на утро останется, и доказывать, что уже взрослая, что сверстницы пьют, как лошади – бесполезно; и бесполезно доказывать, что ей этот алкоголь – как зайцу стоп-сигнал: она всегда предпочтет ему жареный кусок мяса; разве что трудно устоять перед бокалом шампанского… Она прошла в комнату, переоделась в халат, затем пошла, вымылась под душем, почистила зубы и снова вернулась в комнату, – все быстро, порывисто; села затем в их с Иркой общее – кто быстрей захватит – кресло и взяла в руки книгу – успокоиться и привести в порядок мысли.
Но привести их в порядок не было никакой возможности: перед глазами вместо букв шла круговерть пережитого за последние четыре часа: сияющие золочеными каблуками, пряжками и цепочками сапоги, багровые культи Руслана, от которых по спине – озноб ужаса, этот мерзкий пакет с деньгами, которые надо как-то теперь отдавать (черт дернул за язык просить их!), противная, с поджатыми губками, Вованова улыбочка, болтливая пустышка Светка, и опять – эти сияющие, как солнца, сапоги с золочеными каблуками, пряжками и цепочками… Она знала уже: никуда ей от них не деться – будут мучить и мучить, пока не окажутся у нее на ногах. Что-то надо делать, но – что, что?.. И в голове вдруг родился стройный план. Только бы скорей они закончили, наконец, на кухне свой бесконечный ужин, а, главное – дождаться, когда уйдет оттуда мать, пробраться, сунуть в рот щепоть чайной заварки, разжевать как следует, чтобы до конца отбить этот чертов запах шампанского, и тогда – к матушке (к отцу – бесполезно: как мама скажет, так и будет): пускай отдают в руки ту тысячу, на которые обещали купить ей какую-нибудь дрянь на ноги – дайте самой выбрать: сколько можно ходить убогой? Да припугнуть: не отдадите – так хоть на панель!.. Это будет ее последний довод. Обрыдло!..
На следующее утро она опоздала на первую «ленту» – но пришла в новеньких, щегольских, сияющих золочеными каблуками, пряжками и цепочками сапогах. Девчонок с потока ничем таким, конечно, не проймешь, но мальчишки заметили – она ловила их восхищенные взгляды на ее ноги. Ей хотелось без конца ходить по коридорам, бегать по лестницам – было чувство перебирающей от нетерпения ногами скаковой лошади, которую долго держат