Мое лицо застыло в гримасе возмущения и обиды.
– А как же я? – вырвалось у меня.
– Ты хороший, но ты же еще маленький!.. Юный, – поправилась она. – Найдешь еще себе! Не обижайся, ладно? – она бодро подхватила меня под руку и повлекла за собой.
Куда она меня тащит? Зачем? Что же я теперь у нее, в роли пажа Керубино? Или – раба при римской матроне, любовь которого никто не принимает всерьез?.. Она продолжала что-то возбужденно говорить, но я уже ничего не слышал – я шел, как каменный.
– Ты расстроился, да? – догадалась она. – Не обижайся!.. Хочешь, приглашу тебя на свадьбу?
– К-как… это?.. – я не мог выговорить продолжения: «ты можешь решиться на такое?»
– Да очень просто! – догадывается она, что я хотел сказать. – Скажу Витьке, что ты – школьный товарищ, за одной партой сидели…
Я что-то промычал… Господи, если б эта ситуация – да лет бы этак через пять: о, как бы я посмеялся и над своим, и над жениховым простодушием! Просто забавно – гульнуть за его счет, сплавляя ему свою подружку! А потом еще стать ее тайным советчиком и другом… Не обязывающее ни к чему занятие – срывать розочки с чужого куста, когда уход за кустом достался другому, – ситуация, над которой уже тысячи лет не смеется только ленивый. Но тогда мне было не до смеха: это видение ее нагого тела, это ослепительное чудо, на которое глаза мои смотрели, не уставая – оно что, ушло навсегда? Как та луна, которая светила нам ночами, а на ее месте в небе теперь черная дыра?.. Больно и стыдно было и за луну, и за нее, и за себя, и за жениха: он-то тут причем?..
А она меж тем уже дотащила меня до ателье, и мы там ждали своей очереди, а потом она кружилась в белом свадебном платье, сияя от удовольствия, перед зеркалом, перед закройщицей и мною, веля мне держать булавки, пока они с закройщицей болтали наперебой, где что убавить. А мне было плохо: от духоты, пыли, запахов тканей и женского тела мутило и тошнило, и кружилась голова; и было мерзко, мерзко, мерзко…
Наконец, кончилась эта пытка; вышли на свежий воздух.
– А пойдем-ка в кинцо, а? – предложила она. – Девчонки говорят, кино забойное идет – итальянское, про любовь!..
Она еще что-то щебетала, довольная тем, что платье получалось красивое и – в срок, а я, тащась рядом, слушал ее с пятого на десятое; просто вот жить не хотелось – так мне было все неприятно; я думал о том, как бы сбежать под благовидным предлогом, а найти предлог был не в состоянии.
– Знаешь что? – наконец, начал я, краснея от придуманной глупости. – Вообще-то я забежал к тебе по пути – я должен тут, недалеко, навестить тетушку. Сейчас сбегаю, а потом приду, и пойдем в кино. И билеты возьму.
– Только недолго, ладно? А то имей в виду, – лукаво пригрозила она мне, – вечером жених явится; тебе придется иметь дело с ним!
И я легко согласился, что буду у тетушки с час, не больше – на этом