– Почему вы так думаете? А во что верите вы?
– Я не верю в этот бред про время. Время для нас – то же самое, что вода для рыбы. Все мы живем в этой воде, никто из нее не выберется, а если кто попробует, то погибнет, как рыба. А знаете, что творится в воде, то бишь во времени? Крупная рыба заглатывает мелкую рыбешку. Вот так. Ест себе мелочь всякую и в ус не дует, а океану на это наплевать.
– Пожалуйста, не думайте так, – сказал я. – Время – вода горячая, мы не рыбы, и у нас есть право выбора: можно не давать есть себя и других не есть, то есть не есть… – тут я заторопился и покраснел при виде его удовлетворенно-иронической улыбки, – не есть мелкую рыбешку.
– Право выбора! – воскликнул Джованни, отворачиваясь от меня и словно ища поддержки у невидимого союзника, который мог слышать наш разговор. – Право выбора! Как же! – Он снова повернулся ко мне. – Да, вы действительно американец. J’adore votre enthousiasme![17]
– А я восхищен вашим, – вежливо произнес я, – хотя он и мрачнее моего.
– Впрочем, не знаю, что можно делать с мелкой рыбешкой, если ее не есть, – спокойно сказал Джованни. – На что еще она годится?
– В моей стране, – начал я, чувствуя легкое волнение, – мелкая рыбешка сбивается в стайки и покусывает огромного кита.
– Но от этого они не становятся китом, – возразил Джованни. – В результате такого «покусывания» даже на дне океана не останется величия.
– Так вот что вам в нас не нравится? Отсутствие величия?
Он улыбнулся, как улыбаются, когда видят несостоятельность оппонента и хотят прекратить спор.
– Peut-être[18].
– Нет, вы просто невероятный народ, – сказал я. – Разве не вы уничтожаете величие? Прямо здесь в своем городе, замостив его брусчаткой? А разговоры о мелкой рыбешке…
Джованни улыбался. Я замолчал.
– Продолжайте, – попросил он, продолжая улыбаться. – Я вас слушаю.
Я осушил стакан.
– Вы, европейцы, вываливаете на нас кучу дерьма, – угрюмо произнес я, – а когда от нас начинает вонять, называете нас дикарями.
Моя реакция его восхитила.
– Чудесно! – сказал Джованни. – Вы всегда так говорите?
– Нет, – ответил я, опустив глаза. – Практически никогда.
– Тогда я польщен, – сказал он немного кокетливо и одновременно серьезно, но в этой неожиданной, сбивающей с толку серьезности угадывалась легкая насмешка.
– А вы давно здесь живете? – спросил я, выдержав паузу. – Париж вам нравится?
Джованни слегка замешкался, а потом улыбнулся робкой, почти мальчишеской улыбкой.
– Зимой