1. Вводные замечания
Борис Николаевич Чичерин (1828–1904) занимает в истории русской мысли совершенно особое место. Без всякого сомнения, он был “одним из самых выдающихся умов России XIX в.”[294] Вл. Соловьев назвал его “самым многосторонне образованным и систематичным умом среди современных русских, а может быть, и европейских ученых”[295]. Следует добавить, что эта высокая оценка вовсе не была результатом духовной близости: скорее наоборот, – оба мыслителя резко критиковали друг друга, и процитированные слова были на самом деле началом резкого и едва ли не грубого ответа Вл. Соловьева на критику Чичериным его взглядов на право и нравственность. Советские ученые также относились к Чичерину с большим почтением, подчеркивая его интеллектуальный уровень и цельность его личности, но в то же время смотрели на него как на настоящего классового врага прогрессивных сил. Советские издатели воспоминаний Чичерина назвали его “замечательнейшим из русских либералов”[296], одним из выдающихся представителей политической мысли европейского уровня, внесшим “совершенно исключительный” научный вклад в российскую социальную науку того времени[297]. Такое же мнение было высказано русским ученым-эмигрантом, хорошо известным исследователем русского либерализма В. Леонтовичем, назвавшим Чичерина “крупнейшим теоретиком русского либерализма”[298].
Однако почти всегда исследователи отмечали, что Чичерин оставался обособленным мыслителем, “одинокой фигурой”, а его идеи не имели реального влияния[299]. Наиболее крайнее суждение высказал Н. Бердяев. В своей книге “Русская идея” он назвал Чичерина единственным философом русского либерализма и обвинил его в том, что как мыслитель он совершенно чужд всему русскому: “По Чичерину можно изучать дух, противоположный русской идее, как она выразилась в преобладающих течениях русской мысли XIX века”[300]. Такое мнение вполне естественно для философа, на духовном развитии которого так сильно сказался романтический славянофильский антилегализм. Действительно, отношение Бердяева к классическому либерализму, с его идеей права, всегда было, как он сам признавался, резко враждебным; противостояние “формальному праву” во имя “свободы духа” он считал своей нравственной обязанностью[301].
Изолированность Чичерина подчеркивал также умеренный либерал кн. Е. Н. Трубецкой, в отличие от Бердяева, сожалевший об этом факте как о трагическом и прискорбном. По его мнению, жизнь Чичерина – это “история человека, который был не нужен России и был выброшен жизнью за борт, потому что был слишком кристально чист, слишком непоколебим, слишком ревностен”[302]. Чичерин был одинаково чужд всем течениям русской философской и политической мысли. То, что во второй половине XIX в. он оставался гегельянцем, обрекало