собственностью на землю было опорой азиатского деспотизма, классом, цели которого были более реакционными, чем устремления мелких производителей Запада. По его мнению, революция 1905 г. являлась совместной работой двух совершенно различных сил: “азиатской России” крестьянства и “европейской России” промышленного пролетариата. Первая была консервативна по существу – даже в своих насильственных революционных действиях, тогда как вторая была революционной до мозга костей, даже воздерживаясь от революционного насилия
[225]. Благодаря специфической диалектике исторического развития контрреволюционное дворянство, которому удалось восстановить свою политическую власть, обрубило свои собственные корни, приняв законы, направленные против крестьянской общины, и подорвало таким образом само основание “старого порядка” в России. Дворянство хотело покончить со старой аграрной традицией, дававшей крестьянам готовое оправдание экспроприации крупных помещиков. Однако в действительности разрушение общинной собственности на землю нанесет окончательный удар по восточному деспотизму в России. “Это вряд ли будет согласно с интересами дворянства, – заключает Плеханов, – но наверно будет вполне согласно с интересами пролетариата, поступательное движение которого задерживалось и задерживается политической инертностью старого крестьянства. Как бы там ни было, этот шаг дворянской контрреволюции есть шаг в сторону европеизации наших общественно-экономических отношений, хотя, разумеется, оплаченный народом несравненно дороже, чем пришлось бы заплатить за него при других политических условиях”
[226].
То есть, как это ни парадоксально, но “отец русского марксизма” сумел рассмотреть прогрессивную сторону аграрной реформы Столыпина гораздо лучше, чем ведущие русские либералы, лидеры кадетской партии, которые считали Столыпина лишь палачом революции и считали, что по соображениям политической целесообразности необходимо огульно порицать все, что он делал[227].
Отношение Плеханова к столыпинской реформе прекрасно гармонировало с его критикой идей Ленина о национализации земли[228]. Вместо этого он предлагал муниципализацию земли или, если это окажется трудноосуществимым на практике, раздел земли между крестьянами. В условиях России, доказывал он, национализация земли укрепила бы как “азиатское” сознание масс, считающих себя рабами государства, так и деспотическую психологию правителей, считающих себя собственниками страны. В статье 1906 г. он выразил свою позицию следующим образом:
“Раздел имел бы бесспорно много неудобств, с нашей точки зрения. Но сравнительно с национализацией у него было бы то огромное преимущество, что он нанес бы окончательный удар тому нашему старому порядку, при котором и земля, и землевладелец составляли собственность государства и который представляет собой не что иное, как московское издание экономического порядка, лежавшего в основе всех великих восточных
