Другой ведущий теоретик русского и международного анархизма, князь Петр Кропоткин, был столь же последователен в своем отрицании закона. В “Речах бунтовщика” (глава “Закон и власть”) в 1885 г. он высмеивал “обоготворение закона” и пытался убедить своих читателей, что рассмотрение “раболепства перед законом” как добродетели является многозначительным свидетельством ненормального состояния общества[172]. Неверно думать, убеждал он, что общество не может существовать иначе, чем под властью закона: “Закон – продукт сравнительно новый, так как громадные массы человечества прожили многие тысячи лет, не имея еще никакого писаного закона, ни даже законов, высеченных условными знаками в камне при входе в храмы. В то время взаимные отношения между людьми управлялись обычаями, привычками, нравами, окруженными почетом вследствие долгой практики. Эти привычки приобретались людьми с раннего детства”[173]. Эти привычки и обычаи не были установлены законом; они предшествовали всем законам. Обычаи абсолютно необходимы “для существования обществ и для сохранения человечества”, а законы – нет[174]; напротив, закон сдерживает нормальное развитие общества, поскольку его отличительной чертой “всегда была неизменность, застой, окаменение, – в то время как человечество всегда стремится к непрерывному развитию”[175]. Как и частный капитал, рожденный суеверием и насилием, закон не имеет права на уважение людей[176].
В своих взглядах на происхождение права Кропоткин пытался выразить точку зрения научного эволюционизма и был достаточно осторожен, чтобы избежать ловушек грубого правового позитивизма. Он хотел показать “как закон возникал из установившихся нравов и обычаев и как, с самого начала, он представлял смесь, где, с одной стороны, подтверждались полезные и необходимые привычки общительной жизни, а с другой – устанавливались новые порядки, подтверждавшие народные суеверия и узаконявшие права сильного”[177]. Таким образом, у права есть, так сказать,