– Почему?..
– Работа требует, – я пожал плечами. – Пару суток буду отсутствовать наверняка, а там – по обстоятельствам. В буфете восемь тысяч; половину возьму с собой, остальными распоряжайся.
Она коснулась меня коленом.
– А как же я, Миша?..
– Как хочешь, – я резко повернулся. – Продолжи странствия по постелям. Найди себе самца повышенной пушистости. На Халиуллина больше не надейся – не придет. Но ничего, глядишь, еще один встретится… в смысле, попадется.
– Ты не хочешь поговорить, Миша? Мне не нужен никакой Халиуллин… – В ее огромных зеркальных глазах, которые мне жутко нравились в 99-м году, блестели слезы.
– Нет, – покачал я головой, – не хочу.
– Но вряд ли еще удастся…
– Конечно, – улыбнулся я. – Вчера было рано, завтра будет поздно, а сегодня не хочется. Неужели ты всерьез считаешь, что семейное гнездо будет держаться на моих рогах?
– Но это ты виноват! – выкрикнула Наталья, как всегда без плавного перехода.
– Только не сейчас, – поморщился я. – Оставим выяснение отношений на лучшие времена. Напомни, где живет твоя мама? В Мышкине? В Обосранске?
– В Минусинске, – вздрогнула Наталья.
– Точно, – согласился я, – был с утра такой город. Почему бы не навестить любимую маму? Поживешь у нее месячишко-другой, а из клуба можно и уволиться – все равно зарплату не платят. Пойми меня правильно, Наталья, – пресек я противоправное движение, – я вовсе не гоню тебя к чертовой матери. Но думаю, что… временное проживание у мамы пойдет нам обоим на пользу.
Она пыталась заступить дорогу, когда, взвалив на плечо тяжелую ношу, я шагал к двери. Обойти Наталью не составило труда. Пусто было на душе. И от слов ее, прозвучавших в спину, ничуть не полегчало:
– Я никуда не поеду, Миша. Я буду ждать тебя…
В этом городе было лишь одно лекарство от душевных ран. Проживало оно на улице Фабричной – в самом конце, где двухэтажные завалюхи плавно перетекали в частный сектор. Я миновал скрипучий мостик через ручеек. Постоял у калитки, рядом с грудой березовых поленьев, вошел на участок. Приятная зелень закрывала дворик от взглядов посторонних. Коты исполняли в крыжовнике истошную симфонию.
Я подтянул рюкзак, посмотрел по сторонам и постучался в дверь. Шикнул на поющих в крыжовнике.
– Кто? – спросили за дверью.
– Да так, – неопределенно сказал я, – некоторые несознательные товарищи.
Открыла женщина с большими удивленными глазами. Растерялась.
– Опять ты?
– Ага, – красиво улыбнулся я, – с точностью до миллиметра. Так и буду приходить – к началу рабочего дня, уходить – в конце рабочего дня. Только не говори, что у тебя мужчина.
– Не буду, – она отступила