Скользнув глазами по рукописи, Гайк мог сразу оценить ее по достоинству и решить, стоит ли углубляться в чтение, потом, не глядя, делал жирные пометки на полях, возвращал посланцу текст и объяснял, что написано прекрасно, но необходимы некоторые исправления. Для рубаи, сделав серьезное лицо, говорил он, требуется рифмовка по схеме а-а-а-а или а-а-в-а, а для жанра месневи лучше использовать сдвоенную рифмовку полустиший бейта по схеме аа-вв-сс. Пусть ага или ханум над этим подумают. Ничего не поняв, посланец удалялся, благоговейно прижимая к груди бумагу. Как правило, после этого у аги или ханум, мало смысливших в науке стихосложения и не особо жаждущих ее изучать, поэтический порыв постепенно угасал.
Однако были особо настойчивые, которые являлись в издательство сами и требовали к себе особого отношения. К ним относился Абульфат-хан – сын Ибрагим-хана, брат Агабеим-аги и последнего Карабахского хана Мехти-Кулу. С юных лет Абульфат жил в Иране – сначала, как заложник верности своего отца Фетх-Али-шаху, потом как близкий друг и соратник Аббас-Мирзы, – имел прекрасную память, обожал декламировать газели Саади и рубаи Хайяма, и полагал, что постиг высокий стиль языка фарси. Возможно, у него действительно была душа поэта, однако собственные творения на фарси, которые он подписывал вымышленным именем «Тути», выходили из-под его пера… ну, если говорить мягко, то корявыми и абсолютно непонятными.
Гайк каждый раз терял немало времени, вежливо указывая Абульфату на недостатки и терпеливо объясняя, почему издательство не может опубликовать его стихи. Гордый хан, насупившись, уходил, спустя какое-то время возвращался, исправив прежний стих или написав новый, и все повторялось сначала. Постепенно Абульфат стал испытывать к Гайку ненависть и подозревать его в предвзятости. Очевидно, последний удар его самолюбие претерпело, когда в авторе выпущенной издательством книги стихов он узнал родную сестру. После слов Салеха об Абульфат-хане Гайк мысленно приготовился к худшему, и ожидания его не замедлили сбыться.
– Абульфат утверждает, – вновь нахмурившись, сказал мирза Салех, – что, когда Агабеим просила у шаха разрешения издать свои стихи, он отказал и теперь, узнав о ее поступке, придет в ярость. Аббас-Мирза не на шутку встревожен – сейчас, готовясь к войне с Россией, ему меньше всего хочется раздражать отца. Сегодня он говорил со мной очень резко.
– Клянусь, я не хотел доставить неприятностей ни вам,