Ореховая роща. Эмма Буяльская

пришлось из милой, беспроблемной, весёлой девчушечки превратиться в женщину, ответственную за детей, за маленького Александра и ещё не родившегося. Эвакуационные мероприятия ещё не были отработаны, все вопросы были в стадии решения. Марусю с ребёнком на день-два поселили в гостинице. За это время поток людей, бежавших от войны, заметно увеличился, и первые вагоны с беженцами стали отправлять вглубь страны. Эти вагоны часто отцепляли от составов из-за первостепенных военных перевозок. Иногда эвакуированные по нескольку дней ожидали на запасных путях дальнейшего движения, питание не было обеспечено; потом как будто вспоминали про них и тогда присылали походную кухню с кашей, и Маруся без конца с благодарностью вспоминала Алёшу, который снабдил её котелком, кружкой и ложкой, потому что большинство людей на ходу должны были измышлять, как, в какую посуду эту кашу получить, хоть в ладони. Кормила Маруся в первую очередь Александра, потом ела сама. Даже воду, которой споласкивала котелок, выпивала до донышка – такая была голодная из-за беременности. Офицерские сухие пайки берегла, использовала только для питания Саши, ведь неизвестно было, что их ждёт впереди, а солдатский вещмешок таял не по дням, а по часам. Этот запас, наверное, и спас их от голода, пока они добрались до тех мест, где уже работали какие-то пункты для встречи эвакуированных. Она потеряла счёт дням, когда они фактически были брошены на выживание.

      На деньги, которые ей вручили перед отправкой, она смогла только несколько раз купить что-то на остановках. Беженцам не давали информацию, сколько времени их вагон будет стоять на запасных путях, поэтому было рискованно покидать вагон и бежать на станцию, где к этому времени в общем-то уже исчезли торговцы пирожками, варёной картошечкой с укропчиком, фруктами, а буфеты совершенно оскудели и предлагали только чай. К счастью, всё время было тепло, середина лета ведь.

      Маруся стала отходить от потери близких. Русский язык-то какой! Стала отходить. То есть стояла рядом, близко, а потом стала отходить. До этой трагедии она была беззаботная, счастливая, уверенная в будущем настолько, что даже не думала о нём, о будущем, весело жила в поле любви, любила мужа и Сашу, себя, родителей, всех родственников, близких, знакомых и излучала такую любовь, что ощущение лёгкости и радости дарила всем, с кем общалась.

      – Я такой уже не буду никогда. Эта Маруся умерла со всеми, – думала она. – Это чудо, что я вышла Алёшу провожать, и он нёс Саню на руках, это чудо – живой Санечка. И я осталась для него, он не может без меня. Это счастье, подарок судьбы, что дети остались живы. – Она крепко прижимала к себе Саню и чувствовала в животе второго малыша, которого ещё не родила.

      Это счастье перекрывало весь негатив: горе от потери всех близких, страх, что осталась один на один с пустотой, в которой предстояло жить, чтобы вырастить детей. Она, восемнадцатилетняя, вчера ещё сама ребёнок, а сегодня – с одним за руку, второй в утробе, потерявшая всё и всех, без документов, без дома, без мужа. Он уходил, и она тогда уже знала: он не вернётся, и она ничего не будет о нём знать. Он