И какая же внутренняя необходимость мотивировала Виттгенштейна тоннами поглощать бульварное чтиво? – Энкарнисьон нахмурился. – После его смерти нашли столько детективов, что хватило бы на библиотеку. Быть может, истинный ключ к философии Виттгенштейна как раз тут – в Дорнфорде Ейце и Зейне Грее, – а не в его собственных запутанных философских трудах. Он оставил инструкции – похоронить себя с портретами Бетти Хаттон и Кармен Миранды, приклеенными к пиджаку его погребального костюма. То были его любимые киноактрисы.
Энкарнисьон поник головою в раскрытые ладони.
– Кармен Миранда?! С ее нелепыми пирамидальными шляпками, нагруженными фруктами! Трудно поверить, что человек, старавшийся оттолкнуть границу нашего понимания, мог оказаться таким неразвитым. Возможно, мы никогда не узнаем ответ, Разящая Рука, – сказал он, поглаживая член через брюки. – Или, быть может, завтра в рукописях Шопенхауэра мы отыщем ключ и постигнем способность человека к тривиальному.
Он по-прежнему сидел, опустив голову, когда через несколько минут его раздумья прервал телефонный звонок. Он поднялся и полупрошел, полупротащил Старину Разящую Руку по ковру. Едва он протянул к телефону руку, его член в своей отдельной штанине запутался в телефонном шнуре, и лишь несколько мгновений спустя Энкарнисьон сумел поднять трубку. С ним заговорил голос гостиничной портье:
– Сеньор Росса, у нас для вас сообщение.
– Продолжайте, – удалось выдавить ему. Говорить ему было трудно из-за накладного носа – потревоженный телефоном, он постоянно соскальзывал, закрывая собой микрофон.
– Библиотека подтвердила вашу встречу завтра, на десять часов.
Он поблагодарил ее и повесил трубку. После чего удалился в кухню и включил электрический чайник. Насыпал в стакан несколько ложек «Нескафе», добавил кипятка и чайную ложку «Сукрона», быстро размешал. Старину Разящую Руку он разместил на гладильной доске, пока делал себе сэндвич с салатом. Закончив, он устроился в плетеном кресле поесть, а Разящую Руку уложил на свои вытянутые ноги. Рот члена был едва виден между складками его желто-коричневых брюк. Есть надежда, что теперь ему удастся завершить все дела в Мэнчестере еще до конца недели, и Старина Разящая Рука не успеет его прикончить.
Вечер того же дня. Тени на Порчфилд-сквер, густые, как черный бархат под луной, сторожко шевелились среди платанов и припаркованных машин. В квартире, в комнате просторной и низкой, Экер за работой мычал себе под нос легкую арию. Кожа у него была мелово-белая, голубиная грудь задрапирована черной шалью. Он тихонько встал, прошлепал к двери, открыл ее, увидел холодную моросливую ночь и содрогнулся от ее озноба. Его лицо в дверях, казалось, столкнулось с этой ночью, как миниатюрный стальной кулак.
Он вернулся к своему стулу и разложил на столе перед собою бритвы. Маленькой костлявой рукой