В течение нескольких лет я проводила наедине с Миллиган больше часов, чем могу вспомнить, в ее сырой и заразной лечебнице. Поначалу я боготворила ее, поскольку она показывала мне, как нужно смешивать напитки и снадобья для разных недугов, как соединение серебутона с топькрапивой помогает в лечении или как смесь землесусла с храброкорнем заделывает раны. Она ничто по сравнению с волшебниками прошлого, чья магия начиналась с зелья и далее простиралась безгранично, однако она знает алхимию достаточно, чтобы готовить приличное лекарство, и я быстро влюбилась в это искусство. Однако, разумеется, я на своей шкуре узнала, что Миллиган движет вовсе не жажда лечить – все ее умения направлены на причинение боли. Мои уроки стали переходить с настоев на травах к основополагающей анатомии, но уроки эти были практическими, а не просто теорией из учебников. Я практиковалась на пленниках, пойманных во время провокаций на Восточных островах, либо на членах команды, которые плохо себя вели. Помню эти уроки с ужасающей отчетливостью, особенно те, когда Миллиган пыталась научить меня, где находятся главные болевые точки на человеческом теле. Она показывала простейшие приемы, способные развязать язык любому, – сдирание кожи с подошвы ноги например. Сопровождавший это действие звук преследовал меня долгие недели. Учила меня Миллиган вовсе не потому, что так было нужно. Своими демонстрациями она меня запугивала, впечатляла, но прежде всего они нравились ей самой.
Вскоре я стала делать вид, что утратила интерес к ее урокам. Миллиган сумела внушить мне, что нужно быть дурой, чтобы поверить, будто на корабле убийц можно стать целительницей. А самое главное я поняла, что, если отец узнает о моем влечении к функциям тела, он заставит меня стать преемницей Миллиган. Уж лучше я сделаюсь честным убийцей, чем буду вынуждена кого-то пытать.
С тех пор мне приходится ограничиваться случайными обследованиями мертвых птиц или крыс, однако они почти ничему меня не научили, что обидно. Я не узнала никаких новых точек, ничего из алхимии, которая особенно меня пленяла. А Миллиган едва признала мое существование после того, что сама я считала разрывом с ней, – а она не из тех, кого хочется иметь среди врагов.
– Вообще-то есть места поудобнее.
Я не слышала его шагов и подскочила, вогнав иголку точно в палец. Грязный и блестящий от пота, Бронн явно успел поусердствовать, восстанавливая судно после шторма, его порванная рубаха обнажает следы шрамов на совершенном во всем остальном теле, и я неожиданно и нелепо смущаюсь. Мои спутанные волосы висят космами, и я уже собираюсь пригладить их, когда понимаю, что его черная грива такая же взъерошенная. Меня пугает внезапный порыв запустить в нее пальцы. Я стряхиваю эту мысль, подавляя желание, оживающее под ложечкой. Я разглядываю его лицо в поисках признаков противоречивых чувств, схожих с моими, однако его взгляд-кремень не выражает ни малейших эмоций. Как всегда.
Мне вдруг хочется, чтобы он ушел, я ненавижу его за то, что он вынуждает меня испытывать, за то, что