Теперь, как противоположность только что описанному человеку, возьмем человека, во всем ему противоположного.
Пусть это будет пылкий молодой человек, весь поглощенный внешним миром и еще сам не уяснивший себе своих религиозных верований.
Он слишком прямодушен, чтобы исполнять религиозные обряды, когда в душе его нет соответствующего религиозного чувства, а поэтому он не приступает к этим обрядам.
Но в нем кипят горячие благородные чувства, порывы к добру, возмущение всякой несправедливостью и всяким злом, которое он перед собой видит.
Для него увидеть кого-нибудь в горе – значит пожалеть этого человека, а пожалеть его – значит помочь. И он от скудных средств, которые еле дают ему существовать, готов оторвать «лишнее», самому не быть вполне сытым, чтобы поделиться с другим человеком, который совсем голоден. Даже не сознавая, как прекрасно его поведение; он, может быть, своим трудом содержит старую мать или учащихся братьев и сестер…
Наступает какое-нибудь общественное бедствие, которое задевает чувствительные струны его души, например сильная эпидемия, и он бросается на помощь, забывая себя. Весело напевая, далекий от мысли корчить из себя героя, он, точно делая самое простое, обыкновенное и незначительное дело, отправляется туда, где царствует ужас и смерть, где неутомимо косит свою жатву смерть, и в борьбе с нею погибает.
И вот теперь спросим себя: кто по духу ближе Христу, кто полнее исполнил Его завет: тот ли человек, у которого для человечества был в груди немой и холодный камень, которого никакие развертывающиеся перед ним беды человеческие, никакие громкие стоны не могли вывести из неподвижного равнодушия и который поставил себе в жизни одного идола – себя самого – и этому идолу служил, хотя часто имел на устах имя Христово и внешне казался в общении со Христом?.. Или человек, который не злоупотреблял именем Христовым и казался далеким от Христа, но на деле до крайних последствий и до лучезарного конца довел то, чему учил Христос?
Ведь корень познается по дереву. Корень жизни первого – чисто языческий, корень жизни второго – христианский; и первый дышал язычеством, второй – Христовым духом.
Ведь не тот мой, кто на словах распространяется о любви ко мне, а на деле действует во всем совершенно противоположно моей воле. Мой тот, кто настойчиво творит самые дорогие и близкие мне дела. И Христу близок не тот, кто пустосвятно твердит на людях – быть может, наедине и не упоминаемое им никогда имя: «Христос, Христос» и ничего не делает из заветов Христовых; а дорог тот, кто молча, не ожидая и не требуя себе за то небесной награды, как нечто простое и естественное, с горящим сердцем и веселым видом соблюдает величайшую заповедь любви…
Нельзя не задуматься над словами Христа о том, что спросится с