Только бы там оказалась дурь. Если я переломала этому чуваку кости ни за что, проблем не оберешься…
Лудивина подняла сумку и удивилась ее весу.
Килограммов десять. Надеюсь, в ней порошок. Если так, это будет большой улов. Просто огромный.
Она поставила сумку обратно на траву, расстегнула «молнию» и развела в стороны боковые стенки.
Там были пластиковые пакеты, но слишком большие для упаковки наркотиков, и содержимое их было темнее. Янтарного цвета. Лудивина пошарила в сумке рукой – дюжина пакетов, не меньше, и все довольно крупные и тяжелые. Достала один, размером с небольшой постер, и с первого взгляда не поняла, что в нем такое – какая-то тряпка с темной каймой по неровным краям…
Убедившись, что пленник по-прежнему валяется, постанывая, на земле, она достала из кармана фонарик.
Белесый луч высветил синеватый рисунок – рыбу – на бледно-оранжевом фоне, а по краю шла полоса цвета засохшей крови.
Похоже на…
Татуировка. Это была татуировка в окружении родинок и веснушек. В пакете лежал кусок человеческой кожи. Судя по размеру, со спины.
Лудивина болезненно сглотнула. И наклонилась поближе к сумке, чтобы лучше рассмотреть содержимое.
Во всех пакетах был один и тот же товар.
Фрагменты человеческой кожи. В основном белой. Достав пакетик потоньше, Лудивина в этом уже не сомневалась.
Человеческое лицо – обезображенное, плоское, без рельефа, со складкой на месте носа и небольшими утолщениями там, где должны находиться губы.
Маска, под которой ничего не было, смотрела на нее пустыми орбитами глаз.
3
Парижский институт судебно-медицинской экспертизы походил на небольшую крепость девятнадцатого века. Первый ярус, коричневый, почти черный, наполовину врытый в землю и окнами выходивший на Сену, был отведен под гигантские холодильники и прозекторские, соединенные целой сетью неуютных коридоров с плохой вентиляцией. Выше находился второй ярус – из красной кирпичной кладки, продырявленной высокими окнами, а над ним, на крыше, из строительных белых блоков был собран третий, с кабинетами и лабораториями. Все это было построено для того, чтобы стать хранилищем страшных тайн. Здесь обустроилась смерть, разложив повсюду свои секреты – они таились во взрезанных грудных клетках, вскрытых дуговой пилой черепных коробках, в рассеченном скальпелями эпидермисе; поблескивали в телесных жидкостях под бесстыдным светом хирургических ламп. Они хранили горькую истину: смерть лишает индивидуальности тех, к кому прикасается, трансформирует их в объекты, превращает в предметы. Плоть становится мясом, имена – порядковыми номерами, раны – уликами, тела – скелетами, люди – воспоминаниями. Человек растворяется в небытии, от него остается призрак, которого удерживает от полного исчезновения лишь память тех, кто знал его при жизни. Здесь больше, чем где-либо, эта мрачная очевидность бросалась в глаза, денно и нощно,