Серебряные небеса. Алёна Вадимовна Тихонова

я знаю, добавляя единицу к единице, что тройка убьёт меня… Но таким вычислением тройку я никогда и не получу. Или, скажем, смешивание химикатов с известным результатом. Я – врач, я должен спасать других. Но кто поверит таблетке или микстуре врача, который сам в себе сомневается? Да, вы можете сказать, что лекарство действует вне зависимости от веры… Но без неё никто его не будет принимать! Во время моей практики пациентка, страдавшая, помимо своей болезни, уже убивавшей её, обострённой манией преследования, приняла нас за какие-то образы из воспалённой части своего сознания… Она скончалась на руках у меня и практикующего врача, принимавшего мой экзамен, потому что мы так и не убедили её, что принять лекарство будет лучше ожидавшей её участи. Случай, конечно, иной, но у нашего народа, запрещающего вмешательство без согласия проходящего обследование индивида, умение убедить значит бесконечно много.

      Я закусил губу. Это и впрямь верно – ведь, убеди я команду заранее не ходить по острову в одиночку, тот мальчик бы не погиб. А, не подорви я расположение ко мне рулевого, переубеди я его – и тот не сгорел бы вчера, а плыл сегодня с нами. Моя слабость и глупость убила их. Конечно, ты можешь заявить, что они были совершеннолетние и сами отвечали за свои поступки – но я капитан, я взял их на определённых условиях, скреплял контракты, в мои обязанности входило уберечь их. Доктор, смешной умник, над чудачествами которого мы поначалу долго подтрунивали, ибо он мог одеться в несочетаемые цвета и перепутать перед и зад у штанов, ходил с этими своими щипчиками за ухом и причёсывался, только если его кто-то настоятельно просил – этот доктор проявил куда большую решительность и самоотверженность, чем я.

      Он, кстати, единственный, кто остался со мной, когда мы добрались до суши, остальные заявили о том, что прерывают свои контракты и списываются, мы на скорую руку разделались с формальностями в ближайшей нотариальной конторе и максимально увеличили расстояние, пролегавшее между нами. Они даже не стали дожидаться, пока я подберу им замену… Да и можно было их понять. Капитан может чуть ли не целоваться с кораблём и облизывать его, а может громогласно и прилюдно обзывать лоханкой и корытом, но ни при каких обстоятельствах не должен покидать вверившее ему себя дерево, вобравшее в себя чувства обработавших его плотников, познавшее с хозяином дожди, ветра и волны, ведь это – почти личность. Да, всё, чему уделили время и силы, одушевляется, корабль – это породистый скакун и храбрый страж, напарник и утешитель. Я завёл в безвыходную западню и бросил своего питомца, подвёл всех, кто мне доверился, и, как ни цинично это прозвучит, лишь чудом потерял лишь двоих, а не всех. В сравнении даже с морскими разбойниками я проигрывал с разгромным счётом, и это стоило мне куда больше понижения капитанского рейтинга и попадания в самый низ, там, где кучковались неоперившиеся птенцы, штурвала в руках не державшие, да самые склочные, дурновоспитанные и овеянные наихудшей славой типы, кого бы, по-хорошему, и к ведру нельзя подпускать. Да, моя команда покинула меня, и я их совсем