Тиликалафи же, пока я отвлёкся на остальных лоботрясов, забрался через проём в ненавистную нам всем рощу и уже вовсю сноровисто шнырял между толстыми стволами. Что-то замерял, брал пробы, похлопывал по ним ладонями, а лицо-то, какое у него было при этом довольное, если не сказать – блаженствующее лицо! Для него там располагался не рассадник погани, а места обетованные. Я подозревал, что в учёные идут те, кто не от мира сего, но чтобы настолько! Низкорослый – едва мне до плеча достававший, для разумного из нашего вида чрезмерно полный, неопрятно взъерошенный, велеречивый почти до суесловия, он вынуждал изрядно сомневаться в нём. Когда я его нанимал – он пришёл в весьма приличной накидке до земли и рубашке из такого тонкого бархата, что я золото для приобретения такой же сезонов шесть бы копил. Вещал он тогда мало, больше слушал меня и кивал, потом вручил рекомендации и свидетельство о высшем образовании в Академии Десяти Сфер, куда более знаменитой и популярной, чем то место, где учился я. Я тогда решил, что на меня свалилась удача, а теперь понимаю – сделать свой облик приличным и соответствующим статусу наверняка стоило ему грандиозных мучительных усилий и наибольшей концентрации, какая только была ему доступна. Будучи же нанятым, он, похоже, расслабился.
Я переглянулся с остальными, и мы пришли к немому взаимопониманию – что, если он натащит на корабль какую заразу, мы и загнёмся?
– Вы бы поосторожнее! – крикнул ему я.
– Да вы что, капитан. Я знаю, что делаю, – обаятельно улыбнулся этот невозможный тип. – Я уже разобрался, что тут творится, – сообщил он, стоя на одном колене перед белым столбом и делая срез верхнего слоя. На руках – эластичные перчатки, в правой – миниатюрная колбочка, в левой – щипчики с одного конца и маленькое лезвие типа хирургического с другого. – Это не деревья, друзья мои. Это, смею заверить, грибы. Самые настоящие.