– Я уже все давно решила для себя. Еще когда в первый раз тебя перевязывала. С такими ранениями спокойнейшим образом лежат в госпитале в тылу, бегают по танцам и женщинам месяца два-три, а ты вернулся на фронт. И очень уважительно ко мне относился. Все командиры старались привлечь к себе внимание, прикоснуться. Некоторые откровенно намекали, что в их постели будет безопаснее. Меня ведь в роту разведки из госпиталя списали за несговорчивость, хоть я там и была операционной сестрой. Я же с четвертого курса в армию ушла. А когда назад ехали от Германа, ты меня будил пожевать, а я просыпаться не хотела. Так ты мне по щеке провел тыльной стороной ладони. Нежно так! «Женечка, вставай!» Тогда я и поняла, что сил сопротивляться у меня нет, и надо кардинально решать проблему.
Мы подошли к «генеральскому дому» на Международном, пройдя вдоль большого пустыря и карьеров. Здесь будет Парк Победы, а пока здесь кирпичный завод и городской крематорий. Невысокий шестиэтажный квадратный дом, башни еще нет, часть дома повреждена, немцы дотягиваются сюда крупным калибром, третий этаж. Женечка крутит дореволюционный дверной звонок, его модно было иметь. Говорит: «Это я, мама!», нам открывает крупная ухоженная женщина, похожая на Женю. На ней довольно дорогой халат и бигуди. Обнимая дочь, с интересом смотрит на меня.
– А это твой товарищ?
– Мама, это мой муж.
– В-о-от как! Я же тебя предупреждала! Ты беременна?
– Нет, мама. Мы сегодня поженились. Может быть, ты разрешишь нам войти?
– Да-да, куда деваться! Маленькие детки – маленькие бедки. Проходите, капитан.
Я снял шинель, сапоги, помог раздеться Жене. Визит мне начинал не нравиться, я уже пожалел, что согласился на эту поездку. Мадам куда-то исчезла, Женя взяла меня за руку, провела по коридору, толкнула рукой дверь в комнату, нажав на бронзовую ручку.
– Это моя комната.
Я с интересом осмотрелся, пытаясь воссоздать образ человека, здесь жившего, его привычки, наклонности. Довольно много книг, в основном по медицине, но есть и художественные. Рисунки на стенах, начиная с детских, кончая довольно неплохими портретами и пейзажами. У окна письменный стол, там она занималась. На окне висит светомаскировка из черной бумаги. Неширокая кровать, пианино, безделушки, два кресла. Я приземлился в одно из них. Поманил к себе Женю.
– Я хочу помыться и переодеться, Максим. Посиди, я посмотрю, что с ванной. – Она вышла из комнаты. Я взял в руки журнал «Огонек», лежавший на столике. Старый, прошлогодний, еще довоенный. Дифирамбы непобедимой Красной Армии и великому вождю всех народов. Небольшое эссе Толстого, вернувшегося из Германии. Мир, дружба, жвачка. Полистав немного, отбросил его в сторону. Макулатура. Встал, поправил гимнастерку. Очень хочется снять портупею и надоевшую тяжесть пистолета, но приходится держать марку. Вернулась Женя.
– Горячей воды нет, я поставила греться воду, ванны не будет, а я так мечтала! Отвернись, я переоденусь.
– Это обязательно? По-моему, тебе нечего стесняться.
– Еще непривычно.
– Тогда давай