– Что случилось? У тебя месячные начались?
Она мотает головой, и я чувствую запах своего кондиционера для волос, того самого, дорогущего, который я ей строго-настрого запретила трогать.
– Нет, я накосяяяячила. Он написал, что сейчас приедет. – И Эмили снова начинает рыдать.
– Не бойся, милая. Все в порядке, – успокаиваю я Эм и веду к дверям, ориентируясь на полоску света из коридора. – Что бы ни случилось, мы все исправим, я тебе клянусь. Все будет хорошо.
02:11
– Ты. Отправила. Фото. Своей голой задницы. Парню. Или парням. С которыми даже не знакома?
Эмили сокрушенно кивает. Она сидит на своем месте за кухонным столом с телефоном в одной руке и кружкой с Гомером Симпсоном, который произносит свое коронное “Д’оу!”; Эмили пьет горячее молоко, я же вдыхаю запах зеленого чая и жалею, что у меня в кружке не скотч. Или цианид. Думай, Кейт, ДУМАЙ.
Беда в том, что я даже не понимаю, чего именно не понимаю. Мы с Эмили как будто говорим на разных языках. Нет, у меня есть страничка на фейсбуке, я участвую в семейном чате в вотсапе, который завели для нас дети, и даже раз восемь писала в твиттер (один раз – после пары бокалов вина, что-то про Пашу из “Танцев со звездами”, до сих пор неловко), остальные же социальные сети как-то прошли мимо. И до этой самой минуты домашние мило подшучивали над моим незнанием. “Вы что, из прошлого? – повторяли нараспев Эмили с Беном, подражая ирландскому акценту героя их любимого сериала[2]. – Мам, ты что, из прошлого?”
Они недоумевали, почему я годами упрямо храню верность первому своему мобильнику – крошечному куску серо-зеленой пластмассы, который уж если вибрировал, то казалось, будто у меня в кармане мечется мышонок. Набирая на нем эсэмэску (не то чтобы я каждый час кому-то отправляла сообщения, но все же), приходилось попотеть: чтобы на экране появилась буква, нужно было долго давить на клавишу. На каждой кнопке было по три буквы. Слово “привет” я набирала минут по двадцать. Экран с ноготок, зато и заряжать мобильник надо всего раз в неделю. Дети прозвали его “мамин флинстоуновский[3] телефон”. Меня их насмешки не задевали, я им даже подыгрывала, словно спокойная раскованная родительница, которой я, разумеется, никогда не была и не буду. Я даже гордилась, что эти существа, которых я произвела на свет и которые совсем недавно были беспомощными крохами, теперь так здорово во всем разбираются, аж зависть берет, и так ловко владеют этим новым языком, который для меня китайская грамота. Наверное, мне казалось, что для Эмили и Бена это безобидный способ почувствовать