От укола новокаином парень героически отказывается, некоторую премедикацию ему сделали – спиртом от него пахнет, и, по-моему, он его принял «внутриутробно». И действительно, мои весьма неуклюжие манипуляции, надо отметить, переносит стоически, как спартанский мальчик. Теперь отчекрыжить ножницами концы нитки над узлами. Пластырную повязку сверху – и свободен. Рана у парня чистая, так что заживет, скорее всего, первичным натяжением. Через неделю снять швы, и можно красоваться шрамом.
– Все? – спрашиваю с надеждой у медсестры.
– Все, – отвечает она.
И тут же радужные надежды на возвращение к пирогам рушатся как воздушный замок, потому что сестра мрачно добавляет:
– Чистые – все. Остальные – гнойные. Пойдемте!
Идем не в операционную – там как раз, по словам сестры, идет полостная операция по поводу перитонита у неудачно прооперированной девушки, а в наспех приспособленную под гнойную обычную палату. Здесь, к моему облегчению, я уже оказываюсь в ассистентах. Это проще. Братца не вижу – он в операционной, тоже в помогалах.
Возни много. Раненые действительно непростые, но, по словам сестры, самая тяжелая – девчонка, которую нашли на крыше.
Мужик, в раненой руке которого мы как раз копаемся, оживляется при упоминании о девочке. Анестезия у него проводниковая, в подмышечную область ему вкатили серьезный коктейль, отключив плечевое сплетение, так что он в сознании и рад случаю поучаствовать в разговоре. Нам это немного мешает, но рану то ли не обрабатывали вообще, то ли обработали неумело. Дух от нее тяжелый, и хирург как раз тянет оттуда – прямо из раневого канала – кусок тряпки, вбитый пулей.
– Это наш взвод ее нашел! Представляете – на крыше дома! Мы мимо проезжаем, а она нас услышала и давай руками махать. Ну, мы подъезд зачистили и ее спасли!
– Руку вам тогда повредили?
– Не, это уже позже было!
– Вчера?
– Ага, вчера. Какие-то сукины дети обстреляли.
– Заметили, кто?
– Куда там. Попрыскали из пулемета, но даже не смотрели, попали или нет.
– С грузом шли?
– Ага. А девчонка действительно слабенькая была. Хотя голодала не так чтобы долго.
– Дело не в голодании, – бурчит хирург. – Дело в обезвоживании.
– С чего бы? Снега там было полно, – удивляется раненый, деликатно морщась от действий хирурга.
– Снегом жажду не утолишь. Только хуже будет. Опять же холод.
– А что холод? Это же не в пустыне?
– Так на холоде человек обезвоживается не хуже, чем на жаре. На жаре – в основном потеют, а на холоде почки начинают ураганить. С мочой вода уходит куда быстрее, чем с потом. А снег не восполняет потерю. Это ж, считай, дистиллированная вода. Солей нет вообще. А состав плазмы и межтканевой жидкости определенный, значит,