Через несколько секунд перед ним на экране стояла его голубоволосая Жаклин. Минуту он, молча, вглядывался в родные черты и смотрел в глаза, потом включил звук, Жаклин сразу ожила, и раздался её несколько низковатый голос. Полуприкрыв глаза ресницами, она читала Пушкина. Ему нравилась своеобразная, присущая только ей, манера чтения, отличная от профессиональной. Раньше он не принимал её и считал, что Жаклин берётся за дело, к которому абсолютно не способна. Постепенно её восприятие поэзии передалось и ему. Голос Жаклин звучал то ровно, то, вибрируя от волнения, местами переходил на прерывистый шёпот, раздавался не громче шелеста листвы и совсем стихал. Создавалось впечатление открывания пушкинской поэзии, и изумление чтеца передавалось слушателям. Читала она по-русски, но ему не требовалось делать усилие, чтобы понять. Кроме современного эсперанто, он свободно думал на трёх европейских языках. Потом она сказала:
– Я люблю тебя, Джон Иванов. Чтобы с тобой не случилось, я всё равно буду тебя ждать, – на мгновение её губы скорбно сжались и влажно блеснули глаза, она сглотнула и повторила: – Я жду тебя, помни об этом и возвращайся живой.
Экран погас и Командир вздохнул. Сколько счастливых и горьких минут пережил он с этой женщиной. Вначале были только счастливые, потом всё чаще и чаще появлялись горькие. Иные бывали до того горькими, что Командир, сжав зубы, с безысходной тоской в сердце, думал – не лучше ли им расставаться и не мучить друг друга. Но когда наступал предел, за которым значилось только одно – расставание, им словно кто-то шептал на ухо заветное слово и они бросались в объятья, поражённые, как могли дойти до того, что едва не потеряли друг друга.
С возрастом их отношения выровнялись. Оба, наконец, убедились, что любовь их взаправду взаимна, а ссоры, едва не приводящие к разрыву, показали с несомненной очевидностью невозможность жить друг без друга. С пониманием этого пришло понимание бессмысленности бесконечных выяснений отношений. Любовь их, дополнившись доверительной дружбой, стала более безопасной и уже не наносила взаимные раны.
Свой семейный дом они устроили в Ленинграде, на Васильевском Острове, отсюда и имя первенца – Василий. Ленинград выбрала Жаклин, Командиру в принципе было всё равно, для него главным являлся не дом, а Жаклин, которая будет жить в этом доме, хотя всё же он предпочёл бы современный, а не старинный город. Жизнь в старинных городах имела свои неудобства. Особенности, отличающие старинный город от современного, неудобствами считал он, Жаклин они наоборот, нравились. Верхушки лип, видные из окна, радовали её взор, а проносившиеся взад-вперёд авиалетки нагоняли тоску. Ему это казалось мелочами, не заслуживающими внимания.
Жаклин посвятила себя изучению древнеиндийской религии и русской поэзии девятнадцатого столетия. Боги были её работой, а поэзия составляла тот мир, в котором она жила. Невозможно проникнуться духом пушкинской поэзии, если не видеть и не ходить по тем