Леон не был тщеславным человеком, алчущим почестей и материального достатка. Но он хотел оставить после себя пускай небольшой и незначительный, но след, как шрам от самурайского меча. След, который мог бы однажды зацепить простого несведущего в искусстве прохожего. Чтобы те мысли, неспособные облачиться в словесную форму, могли стать одним застывшим мгновением, повествующим куда больше чем сотни страниц поэмы. История, заключённая в резную раму.
Он жил мечтами, которых страшился, но позволял себе в допустимой дозе. Лишь в этой галерее среди чужих грёз и амбиций.
– Что, дружище, здесь будет висеть твоя картина?
Леон растерялся, вырванный из сакральных мыслей светлого будущего собственным другом. Калеб по-панибратски обнял его за шею, улыбнувшись как змей искуситель, и понимающе кивнул.
– Знаешь, Леон, а ведь я тебе завидую!
– Завидуешь? – опешил Бёрк, не зная откровение это или гнусная шутка.
– Именно! Белой завистью, которой не существует! Точнее твоему таланту. Твои картины красивы, потрясны, великолепны! Их хочется повесить в гостиной над камином и любоваться холодным осенним днём, укутавшись в плед на диване. А я, что? – Калеб встряхнул зелёной копной, поведя друга дальше к более импозантным и специфическим по своей природе работам. – Я всего лишь ребёнок богатеньких родителей, который валяет дурака и ни черта не умеет! Хотя знаешь, возможно, с таким раскладом, как раз я и прославлюсь, когда ты будешь нищенствовать со своими действительно стоящими и красивыми картинами.
– И думай теперь, воспринять это как комплимент или как оскорбление, – попытался отшутиться Леон, убрав руку друга с плеча.
– А вот в этом углу будет висеть моя картина, когда я стану знаменитым! – Калеб задорно, как невоспитанное дитя, указал пальцем в очередную пустоту и, чтобы привлечь внимание Леона, для пущего эффекта дёрнул его за толстовку.
– Разве ты не станешь знаменитым, благодаря своим картинам?
– Боже, мой наивный друг! – с привычной трагичной манерностью ответил Гаррисон, – не будь творческим девственником, мы живём в век информационной мастурбации, в которой сколько не пихаем в себя новых знаний, то тупеем каждый божий день. Раньше таланты ценились, знание было силой, одарённые рождались раз в столетие. А что теперь? Мы живём в страшный век неограниченных возможностей. Ты можешь запросто опубликовать свои картины, музыку, песни, книги, и для этого не нужно проходить пешком крестовый поход до великих умов, которые могут развить твои таланты. И в противовес этому никому не будет дела до твоих творений. Талант, – и, сделав акцент, важно поднял указательный палец, надменно вскинув подбородок, –