– Ой, ли? – хитро прищурилась она. – Саул с рубашкой, может, ещё и стянешь, а с платьем ни в жизнь сама не управишься. Отвыкла от одевания или не привыкала никогда?
Чёрт дернул меня застесняться! Настоящая Лина сейчас стояла бы молча и руки подавала в рукава. Ещё две-три такие осечки, и во мне распознают самозванку.
– Саул только сниму, – скромно потупилась я. – Он грязный, боюсь испачкать половик.
Свекровь сузила глаза и посмотрела на меня в упор. Долго, оценивающе, будто просвечивая внутренности рентгеном. От её выводов сейчас зависело, как мне будет житься в доме Вилара, пока не найду способ сбежать. Я вспоминала порядки патриархального общества и надеялась, что скромность до сих пор в цене. А большего от девушки и не требовалось. Умом блистать вредно, своё мнение иметь запрещено.
– Воля твоя, снимай, – милостиво разрешила свекровь.
Грязный ком ткани тут же унесли из горницы, а следом и рубашку умершей жены смотрителя. Может, постирают и отдадут кому-нибудь из девушек-чернавок? Не хай добру пропадать. Мне-то уже без надобности.
Эх, вот и заговорила, как местные. Быстро. Но так даже лучше.
Я стояла голая посреди горницы и прикрывалась руками. Зубы снова стучали от холода. В больших деревянных домах летом – настоящий морозильник. За то их и ценят. Кондиционер не нужен. Солнце на улице вроде припекало, а у меня нос посинел, и кожа покрылась пупырышками. Заболею, точно заболею, если сейчас же не оденусь.
Свекровь в приступе любопытства аж вокруг меня обошла. Племенную кобылу выбирала? Как там таз? Не узкий? Пригодна для деторождения?
– Вилар мой тебя бил? – спросила она, глядя на спину, а я не уловила оттенков её интонаций с первого раза. Свекровь одобряла мои синяки? Мне не показалось? Классическое «бьёт, значит любит», что ли?
– Нет, не Вилар, – честно призналась я. – Смотритель на плантации за провинность.
– Замордовали вас там совсем, – покачала головой свекровь, но потом добавила: – Ничего, вам, моровым отродьям, только на пользу.
Вот и выводы оформились в слова. Жаль. После запрета Вилару спать со мной в одной комнате я надеялась найти, если не союзницу, то хотя бы защитницу от посягательств надзорного. Увы. Зато, как выяснилось, наши цели совпадали. Я тоже не хотела становиться её невесткой.
– Отмойте её, – приказала свекровь с такой брезгливостью, что меня передёрнуло, – и одевайте.
На этот раз я не стала возмущаться, даже когда принесли таз холодной воды и долго шоркали меня тряпьём. Под конец закаливающих процедур я не чувствовала ног и оглушительно громко стучала зубами. Белья мне по-прежнему не полагалось. Вместо него заставили надеть длинную рубашку. Потом нижнее платье, и, наконец, верхнее. То самое, голубое. На талии его подвязали кушаком и положили мне на грудь тяжёлое ожерелье. Косу аккуратно переплели атласной лентой. Думала, щёки свеклой натрут для румянца, но обошлось