Мужчины, провожавшие своих сограждан, напутствовали их пожеланиями победы и богатой добычи. На глазах многих женщин были слезы. Мать Пескаря тоже плакала, а Саны он нигде так и не увидел.
– Подойди, сын, – неожиданно позвал Пескаря царь. Тот остановился, недоумевая – колонна споро двигалась вперед, и он рисковал отстать. Но в конце концов послушался и подошел к Тверду. – Не бойся, нагонишь, – ухмыльнулся отец и протянул ему тяжелый на вид сверток. – Держи!
Пескарь принял подарок, откинул полотняный полог и задохнулся от восхищения. На кожаном поясе в деревянных ножнах, украшенных жемчугом и драгоценными камнями, лежал отцовский бронзовый меч. Прямой обоюдоострый клинок длиной в полтора локтя, более широкий ближе к острию и сужающийся у рукояти – словно очень сильно вытянутый буковый листок, с удобной, обмотанной кожей бронзовой рукоятью – наверное, главное сокровище царя.
– Бери и не говори ни слова, – поддержал сына Тверд.
Пескарь поставил в пыль щит, неловко прислонил древко копья к шее и, откинув плащ, опоясался мечом, и застегнул тяжёлую пряжку ремня. Подняв голову, он увидел удовлетворение в глазах отца. А позади него, вдалеке, меж двух крайних лачуг города – промелькнуло лицо Саны. Значит, все-таки пришла. Она бросила на юношу странный взгляд – не то гневный, не то испуганный – и снова исчезла.
Пескарь мотнул головой, коротко сказал отцу «спасибо», подхватил копьё и щит и побежал догонять колонну своих соратников.
Пескарь никогда еще не уходил далеко от Города-в-Долине. Он не раз, конечно, поднимался на окружавшие долину горные хребты. Один раз с десятком воинов он даже участвовал в стычке с дикими козопасами. Правда, всё его участие свелось к улюлюканью вслед убегавшим дикарям.
Дважды взбирался он как только мог высоко на священную гору Небесный Дед, замыкавшую долину с юга. По извилистой трещине Пескарь доползал до самых Непроходимых Скал, откуда далеко на севере было видно море. Он догадывался, что это море, хотя никогда раньше не видел его вблизи. Теперь же их ждала скорая встреча.
Отряд шел по дороге вдоль сбегавшего к морю ручья, постепенно все больше удаляясь от родной долины. Давно остались позади оливовая роща, где было знакомо каждое дерево, и небольшое поле старейшины Копьё, на котором уже проклюнулся второй урожай ячменя – самое северное из угодий Города-в-Долине.
Ручей с каждой милей ширился, превращаясь в небольшую реку, и извилистые ивы вокруг небольших омутов заманивали отдохнуть в тени.
Через некоторое время облака совсем растаяли, и Пробудившийся принялся палить всё сильнее, словно чтобы поджарить Мать-Землю.
Поначалу, покинув знакомые места, Пескарь почувствовал робость, но затем она испарилась, и он воодушевился настолько, что даже отпустил несколько ободрящих реплик своим сверстникам.
Дорога была легкая – почти всё время вниз. Но щуплый Козлик