Рубач тяжело вздохнул:
– Нет, владыка. Потери Кадма в битве были велики – «Косатка» пошла ко дну.
– Не тяни же, скажи, что с моим сыном! – волнение в голосе царя начало перерастать в гнев. Обычно бесстрашный воевода молчал, ни одним движением не выражая своих чувств.
«Ну что ж, Сафир, попробую последовать твоему совету!» – подумал Длиннодум и громко сказал:
– Сегодня день скорби для тебя и для всего Кадма, царь Василий! Ибо сын твой, достойнохрабрый Туруп, пал в бою. Он разгромил раадосцев в морском сражении, те сделали вид, что отступают, но неожиданно их галеры напали на «Косатку». Капитан достойно принял удар, но погиб вместе с кораблем, и море стало его могилой.
На долгий миг над портом повисла тягостная тишина, а потом повсюду зазвучал скорбный плач: «Айя-а, Туруп! Айя-а, прекрасный сын Кадма! Горе нам!»
– Клянусь, что спалю дотла этот проклятый город! – закричал, перекрывая общий вой, Василий. – Вырежу всех скотов до последнего сосунка! Богами клянусь и беру их в свидетели!
– Отец! – вторгся в речь царя его наследник. – Подожди, отец!
Но исполненный скорби повелитель и не думал останавливаться:
– Камня на камне там не останется, и сама память о Досе исчезнет! Я засыплю их поля солью, как и собирался вначале, и не буду больше слушать ничьих безумных советов! Я заставлю всех забыть самоё имя проклятого острова, да поглотит его Ад! Отныне он называется Туруп, в память о моем несчастном сыне, и если кто скажет Раадос – лишится головы! В последний раз звучало в подлунном мире это гнусное слово!
Выкрикнув свой ужасный приговор, царь замолчал, а потом изменившимся голосом, тихо и печально сказал:
– Айя-а! Горе мне. Горе мне, несчастному отцу.
Василий развернулся и, склонив голову, медленно побрел прочь. Он прошёл мимо своих носилок, казалось, даже не заметив их. Не сказав никому больше ни слова, он направился в сторону своего дворца. Царские гардерии безмолвно следовали за ним, и рабы потащили пустые носилки.
Длиннодум обратил внимание на то, что Пареций взволнованно перешёптывается о чем-то с Барамом. Барам настаивал, а Пареций всё больше раздражался.
– Позже! – выкрикнул наконец наследник царя Кадма. – Сейчас у меня слишком много дел.
– Как скажешь, владыка порта, – склонился в неглубоком поклоне Барам. – Поговорим в другой раз. Но и тянуть нельзя, ты же сам всё только что видел…
Первыми с «Крокодила» сошли воины Города-в-Долине. Они же спустили и тела своих павших. Пальцеруба и Щитолома несли на их же щитах, просунув и укрепив под ними копья, каждого – по четыре соратника; копья клали на плечи. Только так: со щитом или на щите – возвращались в родной город воины Грома. Уставших носильщиков сменяли их товарищи: нести героев, отдавших жизнь за свою родину – это была большая честь и возможность