Шорох.
Стон.
Человек выгибается как на дыбе, и по моей спине пробегает ледяной ручеёк пота.
Диана.
Она открывает рот, будто плачет, но не слышно ни звука. Взгляд Дианы пуст, неподвижен, рот открывается и открывается – в диком оскале, как если бы челюсти рвались на части. Тень Дианы содрогается от сухих рыданий. Мои уши закладывает, кровь приливает к голове, и я вдруг осознаю, что сплю.
Это во сне мне привиделась Диана.
Это во сне она беззвучно, исступлённо плачет в приступе лунатизма, потому что в реальности ни Диана, ни Вероника Игоревна с нами больше не живут.
Я поднимаю руку и со всей силы ударяю себя по лицу.
Просыпайся.
Ладонь мягко, плюшево касается щеки.
Я сжимаю кулак и бью снова.
Просыпайся.
Просыпайся!..
Разум медленно высвобождается ото сна – медленно и плавно, как берег обнажается во время отлива. Подобно лужицам воды, которые задерживаются в неровностях дна, под веками задерживаются тающие образы: прихожая, жуткий свет. Диана в приступе лунатизма.
Диана.
Знаете, в детстве мы с ней видели одинаковые сны.
Часто вам попадаются люди, к которым приходят сны-близнецы? Отрисованные как под копирку. Столь похожие, будто вы смотрели один и тот же фильм в полупустом ночном кинотеатре.
Я сглатываю и разлепляю веки. Тело пробирает озноб; хочется выпить чаю и согреться. Сквозь белую пелену в глазах маячит поверхность в синих и зелёных волнах. Столешница?
Я выпрямляюсь. Мой разум медленно восстанавливает логический разрыв между кошмаром и реальностью.
Гимназия.
2018 год – то есть, мне семнадцать лет.
Я заснул лицом на новенькой парте в кабинете химии.
Парят и свистят трубы отопления. За окном шуршит мартовский снег: белит чёрные ленты кладбищенских дорожек, одевает шапками кресты. Зима стоит, не отступает. И ещё пару недель она продержится, ещё подремлет в ледяных тенях остов Северо-Стрелецка, а потом зарядят дожди. Смоют в канализацию реагенты, прибьют к земле грязно-ноздреватый снег. Брызнут солнце, зелень и цветы, и небо вспыхнет ясно-синим – весна войдёт в свои права.
Но это потом, а пока за окном укрывается белым одеялом городское кладбище. На его фоне замерли силуэты учеников, и фигура Вероники Игоревны венчает безмолвные шеренги. Она оперлась руками на стол, а спину наклонила к окну. Кажется, что-то на улице привлекло её внимание, и мама Дианы окаменела в задумчивости.
Всё окаменело.
Не двигается ни один человек, будто из одного кошмара я шагнул в следующий, но так и не проснулся. Ледяная волна взлетает от моего живота к горлу, но тут кто-то кашляет, кто-то шуршит одеждой. Ветерок вздёргивает занавеску, куполом надувает платье Вероники Игоревны, и вырывает прядь-другую из рыжего хвоста её волос.
Скажем так: иногда реальность не отличается от кошмара.
Я моргаю, прогоняя туман из глаз, и всматриваюсь в точку,