– Идём, Май. Или что-то скажешь им?
Но она только отрицательно мотнула головой, даже слова не произнесла.
Представляете?! Она не нашла для нас ни одного слова!
Вот такое было воскресное утро. Мы с Ю-Ю вышли во двор, Найда пригромыхала к нам со своей цепью, о ноги трётся, хвостом весёлым бьёт.
– Ты… к нему сейчас? – спросил Ю-Ю, дрогнув горлом.
Я кивнула, опуская голову. Потом посмотрела на него:
– Ты – мой спаситель, Ю-Ю.
– Сначала я твой погубитель, – сказал он и провёл мне по волосам, отводя от щеки за ухо.
– Нет… нет и нет, – я обняла его. – Никогда так не думай.
Я прижалась к нему. Теперь мы могли быть вместе, стоило по-настоящему разозлить его и он в пять минут отвоевал мою свободу. Милый мой Ю-Ю. только прости меня, только не бросай теперь…
– Возьми Харлея, – сказала я, оторвавшись от него, хочется плакать снова.
– Угонят ещё… – засомневался он, но я вижу, что он хочет его взять.
– Возьми, Ю-Юшек, приезжать будешь и катать меня как раньше.
– И поедешь?
Мне кажется, что в глазах у него стоят слёзы, такие они сейчас прозрачно-голубые. Такие бездонные и огромные.
– Конечно, я стану ждать. Вместе со шлемом, – я показала его.
Ю-Ю засмеялся:
– Ладно, принеси мне мой и садись, довезу до твоего Метелицы. Если каждую неделю буду приезжать, не посчитаешь, что часто?
– Только скажешь заранее.
– Чтобы уговорить кавалера не ревновать?
– Пирогов тебе с ревенем напеку, – улыбнулась я. Как же я люблю тебя. Никого нет на земле как ты!
Да уж… никого нет. Мне хотелось убить Витьку, убить Лиду – негодную мать, мою маму-лицемерку, Метелицу, что всё же победил меня непонятно как. Но особенно себя. Вот разогнаться со всей дури и – в лепёшку. Харлея только и жалко…
И вот мы завтракаем на кухне у Васи, впереди уборки и вообще – дел непочатый край, надо привести его квартиру в нормальный вид, создать им уют здесь. Я ещё потому хочу это сделать, что жить в родительском доме… жить в родительском доме для меня теперь как пытка: Ю-Ю нет, все меня ненавидят, а то, что этот дом был мне тюрьмой, ещё усиливает эти чувства.
Иван Генрихович быстро и с удовольствием съел гречневую кашу, единственное, что я могла приготовить из тех продуктов, что нашлись на их кухне.
– Оказывается, готовить умеешь, – сказал он.
Мне приятно, что он начинает оттаивать по отношению ко мне.
– Да нет, вообще-то, не особенно. Но я научусь, – сказала я.
Иван Генрихович улыбнулся, Вася вообще улыбается без перерыва. И солнце улыбается, заглядывая в окно. Я чувствую Васин неотступный взгляд. Васенька, милый, как я скучала по твоему взгляду… Едва Иван Генрихович, оглянувшись на Васю, закончил со своей тарелкой и, поблагодарив, вышел из кухни, Вася потянулся ко мне:
– Майка… это… сон?
Я улыбнулась:
– Нет.
Я не успела договорить, как он подхватил меня, и я не знаю как, но мы мгновенно оказались