Опасники не навевали страха на смельчака. Люди как люди. Взгляды не хищные. Речи рассудительные, мудрые. Вот в глазах вспыхивает обречённость, томит предчувствие свинца.
Щуплый счетовод, арестованный по оговору, умело конопатил стену барака, повёрнутую к Оби. С реки налетал напористый ветер. Для него не являлась преградой зонная ограда с вертухаями на вышках.
Вкрадчивым голосом Тимур спросил:
– За что арестовали?
– Не знаю. – заозирался по сторонам. – Завинили за честность, за несговорчивость с начальством-жульём…Ты с воли?
– Какая воля! – усмехнулся плотник. – Вот эти решетки мы с отцом принудительно ковали. Теперь вот согнали мастеров-топорников барак возводить. Разве по своей воле стал бы я на позорном объекте топором тюкать.
Появился украдкой Кувалда, зыркнул на собеседников.
– Любезничаете? Плотник, ты разве не предупреждён: с контрой ни слова.
– Объяснял, как паклю лучше в пазы умащивать.
– Смотри! Умащу обоим…
Отхаркиваясь, Тюремная Харя скрылся за бараком.
– Зверюга! – послал во след счетовод. – Староверу Власу два пальца отрубил. Ни за что. – Огляделся, зашепотил: – Оставил бы кто-нибудь топор в тайном месте. Влас отомстить хочет. «Нарушу, – говорит, – древний закон „Не убий“, но этого гада вычеркну из жизни…»
– Без топора можно расправиться.
– Остановился на остром оружии. «Сначала, – толкует, – башку размозжу, потом Ильича татуированного искромсаю…» У него дед волхвом был. Сам чует: расстрел уготован.
– Деелаa! – выдохнул Тимур.
– Ещё какие дела – все прелыми нитками шиты. Насильники хотят дратвой прострочить. Вот и выбивают признания любыми способами.
Дерзость двуперстника понравилась Тимуру. Их род Селивёрстовых казацких и старообрядческих корней.
Верил нарымец Тимур тихоголосому счетоводу. Благородное зло староверца передалось и ему. За отрубленные пальцы Тюремная Харя заслужил месть.
– Закончим строительство – занесу в зону другой топор. Свой плотницкий марать не дам. Ты передай братцу-староверцу: Тимур поддерживает его благородный умысел. Тот, кто лишил человека пальцев, возносимых в мольбе к Господу, – недостоин жизни. Кару себе у судьбы выторговал. Святое дело задумал Влас.
8
Мучаясь бессонницей, Натан читал про себя:
Отговорила роща золотая
Берёзовым весёлым языком…
Рассуждал: «Неужели и зажатая в тисках Ярзоны жизнь отговорила грустным языком судьбы?»
Упрямица Прасковья всякий раз давала понять: ненавистен ты мне. Зря время теряешь… Верно – зря. Чего пристал к остяцкой бестии с кровью, разбавленной карасёвой жидкостью… Во всех нас течёт трусливая рыбья кровь… не можем восстать против наглого угнетения огромной нации. Кучка таких вот кожанников, как отупелый от службы