То колдобина, то яма.
В губернаторской коляске
Едет молодая дама.
Шум прибоя, камень скользкий…
Он вскочил, сражен лихою
Полурусской, полупольской
Необычною красою.
Миг один – и разминулись,
Только дрогнули ресницы,
Будто руки разомкнулись,
Не успев соединиться.
Будут огненные встречи,
Клятв искрящиеся четки,
В гроте полусонном встречи,
Скоротечнее чахотки.
«Милый… Верю, счастье близко,
Иль оно – мечта пустая?
А прочтешь мою записку –
Жги ее, не оставляя».
Да, он просьбу понимает
И исполнит неуклонно.
И записка отпылает,
Как Москва Наполеона.
Точно так костром осенним
Изойдет любви пыланье.
Чем ушедшее заменим?
Счастью вслед идет страданье.
До свиданья – моря всплескам.
И они расстались сами,
Словно здесь, в порту одесском,
Корабли под парусами…
Будет путь его недолгим
Под дыханьем лжи тлетворной.
Днем январским темным, волглым
В снег падет у речки Черной.
Ей – отмерено поболе…
Протекут десятилетья, —
Страсти, горести и боли
Тихоходного столетья.
Что там впереди ни будет –
Пусть рядят корысть и злоба,
Но поэта не забудет
Эта женщина до гроба.
И она ссутулит плечи,
Каждый день его читая,
Первый миг далекой встречи
С болью терпкой воскрешая.
А когда совсем откажет
Перетруженное зренье,
Камердинеру прикажет
Вслух читать его творенья.
И старушка Воронцова
Станет снова до рассвета
Слушать пушкинское слово –
Завещание поэта.
Размышление
Любовь, которой нету чище…
Отвага – равную сыщи!
Все принимает пепелище,
Кустов кладбищенских хрящи.
О, если бы и в самом деле
Во чреве стынущей земли
Те чувства не перегорели,
Не сгинули, не умерли!
Земля, ты в их была бы власти!
Тогда в метели голубой
Какой клубок вселенской страсти
Летел бы звездною тропой!
Ночь
Пытаюсь темень побороть,
Лишь кровь стучит в висках.
Я дважды раб – душа и плоть
В заржавленных цепях.
О плоти – что там говорить:
Бессонница да хворь.
Ее вовеки не избыть,
Как въедливую корь.
Она, подобная парше,
Грызет, глядит в упор.
Ну, а душа… Но о душе
Особый разговор.
Парусник
Парусник утлый скользит по ущелью,
Чуждый веселью.
Вихрю подобна лавина морская,
Вечно живая.
В дымке заката ли, в брызгах восхода
Дремлет