– Все сделано, – весело сказал Эдам, как будто она не убежала сломя голову от игры, которую сама затеяла. – Бекон пахнет отлично.
Десима поспешно выложила его на тарелку, пока он не почернел. Она осторожно разбила яйцо над сковородкой и отскочила назад, когда оно начало шипеть.
– Слишком горячо. – Эдам наклонился над ней и поднял сковороду с огня, покуда яичница стала белой с коричневыми краями.
– Она испорчена, – сказала Десима, боясь, что ее голос задрожит.
– Нет. – Эдам выложил яичницу на тарелку – желток выглядел явно недожаренным. – Я умоюсь и отнесу еду Бейтсу.
Десима намазала тост маслом и положила его вместе с беконом, банкой варенья и кружкой кофе на поднос, подтолкнув его через стол к Эдаму, когда он вышел из буфетной.
– Надеюсь, утром он чувствует себя лучше и его нога не так сильно болит.
– Скорее у него болит голова. – Эдам усмехнулся и взял поднос. – Я загляну к Пру, когда поднимусь.
Десима машинально намазала маслом остальные тосты, поставив рядом варенье и тарелку с беконом. Кухонный стол казался уютным с ароматным беконом и стульями, придвинутыми к теплой плите. Почему это так на нее подействовало, Десима не имела понятия, но ее глаза наполнились слезами, и, едва понимая, что делает, она села за стол и заплакала, спрятав лицо в фартук.
– Эй! В чем дело, Десима? – Эдам опустился на колени рядом с ней, осторожно убрав фартук от ее лица. – Вы обожглись?
– Нет. Простите, это нелепо. Я никогда не плачу. – Она снова попыталась спрятать лицо, но ей помешали. Эдам сунул ей в руки большой носовой платок.
– Никогда?
– Никогда! – Ее голос дрогнул. Должно быть, ее нос, глаза и все лицо покраснели.
– Ну, если вы не плачете, – сказал Эдам, – значит, вы больны слезливостью. Это легко излечивается.
– Чем я больна? – Десима осторожно отодвинула от лица белую ткань.
– Слезливостью. Поешьте что-нибудь – это лучшее лечение. – Он наполнил тарелку и придвинул ее к ней. – Валяйте.
– Но что это за болезнь?
Десима взяла кусок, прожевала, закусила ломтиком тоста, и дрожь внутри исчезла.
– Точно не знаю. – Эдам быстро разрезал поджаренное яйцо. – Моя старая няня так называла это, когда я в детстве впадал в уныние без видимой причины. Но пища всегда помогала.
– А теперь у вас часто бывает слезливость? – спросила Десима.
Он ел яичницу с удовольствием – возможно, она была не так уж плоха.
– Не было годами. Подозреваю, что слезливость исчезает, если рядом нет никого, кто бы лечил ее ирисками. Бейтс проснулся и тоже ест ваш бекон. Он говорит, что его такая-сякая нога болит так и разэтак, если его лордство извинит ему подобные выражения, и что сам он лучше лечил бы даже собаку, но уверен, что его лордство сделал все возможное, учитывая, что у него было немного практики. К счастью, Пру спала во время этого выражения признательности за наши усилия.
– Он