Мое сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки от волнения.
– Может, напишешь на листочке, что тебе нужно, и отдашь ей, чтобы она его показала продавцу?
– Продавец не умеет читать, – ответил он и повернулся к Нише: – Давай живо ступай туда и попроси маленькие красные батарейки. Именно маленькие. Живо, живо!
Я видел, как дрожал ее подбородок, но она ушла снова. Как могла она или кто-нибудь из ей подобных возразить? Она в третий раз шла по тому же маршруту, температура была такой высокой, будто была способна превратить человека в облако пара за считаные минуты, а у нее даже не было возможности сесть и передохнуть в тени, выпить что-нибудь перед очередным выходом из дома. Я побежал на веранду, чтобы посмотреть на ее крохотную фигурку; вместо того чтобы идти, она бежала, становясь все меньше и меньше, пока не достигла конца нашей длинной улицы и не повернула за угол. Было так нестерпимо жарко, что на улице не то что не было ни единого человека, не было ни собак, ни кошек, ни вездесущих ворон. Дома стояли так, что одна их сторона была в тени, а другую жарило палящее солнце. Я задумался над тем, почему она бежала, ведь можно было просто идти, так было бы прохладнее и безопаснее.
Когда она вернулась, то опять принесла не те батарейки. Папа взглянул на них, издал звук, который был чем-то средним между рычанием и стоном, его лицо так перекосилось от ярости, а зубы оскалились, что он стал похож на дикого бешеного зверя. Он попытался что-то сказать, но не смог издать ни звука. Мама, пораженная увиденным, поспешила заслонить собой Нишу.
Рот Ниши был перекошен и открылся от ужаса, она так оцепенела, что уже не смахивала слезы, катившиеся по ее щекам, только всхлипывала и глотала ртом воздух. Ее колени подогнулись, и я не смог уловить, чего она хочет: то ли сесть и зарыдать, то ли броситься в ноги моим родителям и умолять не отправлять ее больше на рынок. Я чувствовал, как кровь кипела в моих жилах. Возможно, я даже стал дрожать от напряжения. Мысль о том, что девочке пришлось бегать туда-обратно по жаре без еды и воды, ведь завтрак был давно и время обеда уже прошло, пульсировала в моей голове. Она могла получить солнечный удар.
Затем я посмотрел на ее ноги. Крошечные камушки, из которых делали дорожное покрытие, прилипли к ее ступням то тут, то там, словно были островками на карте. Все встало на свои места: чтобы добраться до магазина, она сняла шлепки, которые приклеивались и застревали в раскаленной дороге, и пошла босиком. Дорога была настолько горячей, что ей пришлось бежать, а не идти, чтобы на ногах потом не остались волдыри. Начиная плавиться, покрытие немного разрушалось и, соприкасаясь с ее кожей, начинало приклеиваться к ней кусочками.
Меня будто переклинило: повернувшись к родителям, я обратился к ним со всей той яростью, на какую только был способен мой голос.
– Вам не стыдно столько раз отправлять маленькую девочку на жару? Она столько раз бегала туда и обратно без единого глотка воды… А ты, такой здоровый, сильный мужчина,