Прилетает каждый раз, как поманит. На этот раз ладонь смыкается. И давит, сдавливает. Выжимает жизнь. Недолго трепыхается. Судорожная пульсация. И всё. Размыкает блестящие кровокрасной влагой пальцы, и падает на землю. Брюшко рябиновое. Но лучше всего в нём глаза: чёрные, безбоязненные, посвёркивают закатом. «Он как я, – говорит София. – А зря».
И больше её нет. И больше ничего нет. Сердце разорвалось и вытекло через глаза, рот и уши. Александр думал, что сможет жить, как раньше. Но всё, что было, разрушилось. А на утро, впервые проснувшись один, увидел, что опять не видит левым глазом. Теперь уже окончательно. Забрала его с собой. Теперь он – её. Она всё видит, что с ним происходит, а он не видит вообще. Ничего. Никого. Ни зрячим, ни не зрячим зрачком.
Он не выходил из дома. Он выходил из дома. Он был в себе. Был вне себя. Но больше ничего не помогало. Всё напоминало. Кричало, шептало, шипело, плевалось прошедшим. Сил больше нет.
И он скоропостижно отбывает в Женеву.
Январь 1826 года
В Женеве.
В жене.
Смысла нет. Вначале, когда приезжает – отпускает. Смена обстановки, лиц, декораций, уклада, привычек, всё это работает на него. Думает, что удалось. Сбежал. Отпустило. Но чем более новое входит в привычку, тем скорее старое возвращается вновь. Тонет. Задыхается. Вынырнет ненадолго, как его тут же новой волной взахлеб. И так из раза в раз. Пока там находится с полгода, всё хочет что-то написать, но не знает, что и как, сомневается, нужен ли, конечно, не нужен, от неё ни строчки, а потом узнаёт, что она вышла за Павла. И всё. Конечно. Кончено. Не начавшись. Бессмысленная деятельность накрывает с головой. Он всё что-то делает, делает, в одиночку, на пару или в толпе. Но всё не то. Всё не те. Это ли то? Нет. Не то. Чувство, что его предали и бросили не покидает. Сидит и гложет его, медленно пережевывает и съедает мозг. В солнечном сплетении – чёрная дыра, затягивает в себя все мысли, все чувства с горизонта событий. Это еще рано знать. Это еще неизвестно. Не время. Неважно. Лучше быть в себе. Лучше быть холодным. Лучше никогда никого к себе не подпускать. Не открываться. Чтобы не было больно. Панцирь – лучший щит. Я плохой и бесчувственный. Я никого не люблю. И меня любить не надо. Слышите? Не надо. Пытается забыться с другими. Но всё не то. Всё не те. Даже если лица похожи. Не она. Не она.
Потом что-то щелкнуло и отключилось. Внезапно возвращается в Москву. Посещает все обеды, салоны, спектакли, встречи, собрания. В курсе всего и всех. Много людей. Нужно еще больше. Больше. Чтобы наполниться ими до краёв, напиться, напитаться, пропитаться насквозь, перестать быть собой. Стать одновременно всеми и никем. Чтобы в один вечер вырвало этими людьми. Рвало кровью и желчью. Мелочью. Голова кругом, голова квадратом, голова раскалывается, расщепляется, разламывается. Плавно плавится. Невероятные ощущения.