– Воины! – крикнул он своим разбойникам. – Убейте здесь всех! Никого не оставьте живыми в этом проклятом доме.
До Сеитовой слободы Нага добирался в напряжённой тишине предрассветного часа. К дому Махмуда он подкрался задворками с необъяснимой тревогой на душе. Прежде чем подойти к закрытым воротам, он долго наблюдал за ними со стороны, держа коня за уздечку.
Светало. Дом Махмуда безмолвствовал. Либо все ещё спали, либо ни одной живой души не ожидало в нём Нагу. Он прислушался, ловя знакомые звуки конюшни. Ничего. Мёртвая тишина. Может быть, и правда он единственное живое существо здесь, здесь, где недавно Махмуд угощал его вином и опиумом, где жарилась баранина для него. Ах, как мало он ел тогда вкусного, ароматно пахнущего мяса! Не хотел? Наверное, нет, раз отказывался от обильного угощения…
Но если дом молчит, зачем же он опасается в него войти? Его заметят жители слободы, едва рассветёт.
Для нескольких последних шагов приходилось собирать все силы. Подойдя к калитке, Нага приоткрыл её и заглянул во двор. На снегу у колодца вповалку валялись трупы.
Он с трудом не поддался панике и вдруг возникшему желанию немедленно бежать подальше от мёртвого дома. Собрав в кулак всё своё мужество, он осмотрелся и стал соображать. Если бы хоть кто-то из тех, кто учинил здесь кровавую резню, всё ещё оставался в доме, то уже давно показался бы во дворе. Значит, сделав своё дело, напавшие на дом разбойники ушли. Но они могут вернуться. Скоро ли?
Он рискнул пройтись и осмотреться. В первом же трупе Нага узнал Махмуда, рядом валялась его отрубленная голова. Видно, и опомниться не успел. Старик Юрис лежал на лестнице террасы с рассечённой головой.
Нашёл он и жену Махмуда Гульнару. Она лежала у входа в конюшню, возле столба. Не добежала до коня, лежит на спине. Сама так упала или перевернули? Глаза женщины раскрыты. Нага отвернулся, почувствовав приступ жалости к этой, в общем-то хорошей при жизни женщине.
Прятаться как в доме, так и на подворье было опасно. Те, кто устроил резню, могли вернуться в любой момент. Могли прийти жители слободы, чтобы похоронить убитых, а заодно и пошарить на осиротевшем подворье. Нет, нет… Нага зашёл в конюшню и обомлел. В тёмном углу стоял красавец конь Махмуда – Араб. Видно, разбойники очень торопились, если не взяли скакуна. А может, его не тронули по какой-то другой причине?
Нага завёл в конюшню и своего коня, привязав рядом с Арабом, кинул в кормушку пару охапок сена. Он огляделся вокруг, и сердце его замерло – он увидел ход на чердак. В одно мгновение в выветренной от опия голове родился план. Он взберётся на чердак и до вечера будет спать там, зарывшись в сено. Спать, спать! Даже есть так не хотелось, как спать. Пусть даже в холоде. А когда стемнеет…
Невероятных усилий стоило Наге влезть на кормушку, а оттуда из стойла, сквозь пролом в потолке, выбраться на чердак. Он сделал это, подтянувшись на руках, едва не зубами цепляясь за доски. Под камышовой крышей конюшни копной лежало сено. Нага зарылся в него с головой. Едва измученное тело ощутило покой, сон сморил его тут же.
Проснулся