Зал взорвался криками и грохотом. Это был сумасшедший, оглушительный фурор!
Чудо – приближение к Богу. Для тех, кто видит. Но какова цена для тех, кто совершает чудо? Или для того, кто сам отчасти – бог?
Ольга ходила на рынок. Сказала, что кошки и собаки совсем исчезли с улиц, но остались крысы. Затем, помолчав, добавила, что давно не видела детей.
Дети перестали рождаться – вечная зима. Человечество погибнет с последним поколением. Пусть, мы это заслужили.
«Но куда делись дети, рожденные до катастрофы?» – спросила она.
– Видимо, их прячут родители. Дети лежат в своих домах, в нагретых кроватях. Их не отпускают на улицу, где снег, пожары, болезнь… Как тот мальчик, сын ресторатора, которого родители прятали в спальне.
Ольга промолчала. Мне не понравился ее взгляд.
– Видимо, наш гость – Восточный принц, как называет его Ольга – больше не придет. Это к лучшему. Я не могу ему доверять.
– Отчего?
– В жизни осталось слишком мало подлинных вещей. В конце истории человек оказался в мире подделок. Искусственный разум, фальшивая красота. Бриллианты из кварца, клубника из формалина, икра из нефти, шиншилла из кролика…
– Кролик из шляпы…
– Только балет нельзя подделать. Художник не может лгать.
– Все лгут.
– Ты не слышишь меня! Как лебедей кормят хлебом, так разламываешь, крошишь свою душу – вот здесь, у кромки сцены, как у кромки воды… Беспощадный балет. Каждый раз как жертвоприношение. Жрец в колпаке из перьев, с кривым обсидиановым ножом. Склонился над тобой, чтобы вырезать сердце…
– Мне страшно. Отчего-то сегодня мне стало страшно.
– Послать телеграмму: «Серж, мне очень плохо. Приезжай скорее».
– Забыть ссоры. Простить обиды. Всё вернуть.
– Приедет, ни о чем не расспрашивая. Поезд. Венеция.
– Каждое утро, в любую погоду, осматривать город, вдоль Большого канала, церкви, Санта Мария дель Салюте, музей Академии.
– Долго стоять перед каждой картиной. Беллини, Боттичелли, Рафаэль…
– Их скоро всех сожгут в кострах, в солдатских печках.
– Идти вперед, вновь возвращаться. Произнести два-три слова в течение нескольких часов. Только на улице, где резкий ветер и косой дождь…
– Застегните пальто, Ваца, вы так можете простудиться.
– И быстрый взгляд – полный нежности, робкий, просительный, словно чужой на бульдожьем самоуверенном лице.
– А после будет жаловаться.
– Вы представить не можете, каким победителем ощущает себя Вацлав. Теперь он уже никогда не будет слушаться меня…
«Ты спрашиваешь, люблю ли я Венецию и почему мы сюда приехали? О последнем скажу: не почему. Просто приехали, ибо нервам здесь уж слишком хорошо и покойно, а жизнь слишком мало похожа на жизнь вообще, да в Венеции, впрочем, и нельзя „жить4 – в ней можно лишь „быть4… ибо никогда не мог понять, к чему здесь магазины, биржи, солдаты! Всё это не всерьез здесь… Я чувствую, что сподоблюсь хоть в этом поступить