Всё в Дягилеве необычайное и значительное… Он открывал миру гениев.
Брат Дягилева, Валентин Павлович, был штабным офицером, принял революцию, преподавал военную историю. Арестован в двадцать седьмом и расстрелян в Лагере особого назначения на Соловках в том же 1929 году, когда умер Сережа. Самый младший брат Георгий, музыкант-любитель и художественный критик, после революции занимался ткацким производством, был осужден с конфискацией имущества и сослан в Сибирь. Умер в 57-м году под Ташкентом.
Мы приносим с чердака и пилим деревянные балки. Весь пол покрыт опилками, как цирковая арена. Делаю экзерсис, смотрю в окно.
– Какое сегодня число?
– Двадцатое.
– А месяц?
– Кажется, апрель.
– А год?
– Разве это еще имеет значение?
Ужас безумия начинается не тогда, когда принимаешь фантазии за реальность. Наоборот – это реальность становится неуловимой и жуткой, растворяется в воздухе, течет между пальцев.
Все, что происходит сейчас, похоже на нескончаемый сон. Реально только то, чего не было.
Одеваюсь в прихожей, хочу идти.
– Куда?
– На площадь. Встану посредине и крикну людям, солдатам, безмолвным пугающим маскам в окне: «Верните мне танец!!!»
– Тебя арестуют.
– Не важно, они должны знать. Балет – это радость! Мы танцевали радость! Балет – это праздник, волшебство, карнавал!
Ольга снимает с меня шубу, захлопывает дверь.
– Балет – это похороны. Брежнев… Андропов… Черненко.
Что? Ах, да. Шутка. Она пытается меня развеселить.
Улыбаюсь, чтобы ей сделать приятное.
Я тоже помню эту череду правительственных похорон, и «Лебединое озеро» по телевизору, и заводские гудки. И разлитую в воздухе недобрую усмешку.
Похороны Ленина.
Похороны Сталина.
Нескончаемая толпа течет по улицам, клубится у входа на площадь. Давка, рыдания, крики. Конная милиция, оцепление. Венки, целые ведра цветов.
Как будто сыгран великолепный спектакль, и публика не хочет отпускать артистов.
Звучат продолжительные аплодисменты.
Холера. Голод. Тиф. Цинга. Изуверство. Крысы питаются мясом повешенных.
Художник Серт сказал: «Знаете ли вы, мадам, что аист может умереть от голода, даже если положить перед ним гору лягушек? Достаточно подпилить ему клюв, и он утратит чувство расстояния».
Его жена, Мися Серт, всё время болтает о русском балете. «Ты не можешь себе представить, Коко, как это прекрасно! Когда ты это увидишь, твоя жизнь преобразится».
Мадмуазель Шанель, ей чуть больше сорока. Такая моложавая, что в документах убавила себе десять лет. Мися рассказывает ей о русских, о Дягилеве – называла его Дяг, – пичкает своими воспоминаниями.