Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
Я – это и есть Перевод.
Как и не написано:
– Слышу божественный звук умолкнувшей эллинской речи;
Старца великого тень чую смущенной душой.
С неправильным чтением перевода обычные боевик смотреть неинтересно. Новые тоже, но всё же лучше, как, например, был сегодня, уже в пятый или десятый раз фильм с Кевином Костнером – Три Дня на Убийство, в нем комбинация сцен настолько запутанно необычна нарочно, что смотреть приятней:
– Какая-то реальность проступает. – Чтецам и чтицам перевода не очень-то удается передурить это кино. Также, как фильм с Джоном Траволтой и Джудом Лоу – Из Парижа с Любовью. Еще есть что-то.
– — – — – — – — – — —
Малахов – Барри Алибасов – Группа На-На
Чем здесь занимается Ксения Стриж, которую помню по Валентину Кубе, где хорошо его спрашивает.
Здесь она:
– Наблюдает себя со стороны! – И похоже, никак не может налюбоваться.
Да, не узнал и я. Шокирует, кажется:
– Было лучше. – Хотя, кажется, это и не пластика, – а:
– Вышло так оно само.
– — – — – — – — – — —
22.01.17
Едим Дома – Режиссер-ша этого спектакля стала слишком много работать языком. Если его не зажарят придется прекратить этот комедиум, ибо и у самого актера много разхговорных недостатков.
– — – — – — – — – — – —
РС – Игорь Померанцев – Vitali Vitaliev
Говорят, что Витали Виталиев печатался в России в начале 90-х, и до этого в таких журналах, Огонек, в Двенадцати Стальях Литературной Газеты.
Да, это имеет какой-то смысл, но только в разговорах:
– Между писателями, – читать Огонек невозможно, а Двенадцать Стульев Литературной Газеты – просто дешевый бред не похмелившегося вчерась ёжика, направленный специально на полную деградацию местных людей, который иногда называют:
– Читателями этой лабуды, – во что я не верю, так как видел:
– Сам я прошел в этом деле познания культурной действительности России дальше других:
– Покупал Литературную Газету, иногда ее отрывал, редко прочитывал что-то, и:
– Думал! – Думал, как можно писать то, что заведомо нечитабельно, всегда это размышления школьницы, стремящейся к вершинам культурологии социализма, что-то похожее на кружок макраме в пионерлагере.
Огонек лучше, но читать всё равно – невозможно.
И доказательство:
– Я эти газеты покупал, даже выписывал, но читать не мог, а остальные, кто мог бы взять их и почитать – никогда! даже не притрагивались, как к валяющемуся осенью во дворе желтому осеннему листу, ибо:
– Их