И Санлеп вдруг ощутил, чего ему здесь не хватало. Красоты дремучего леса, русского разгула, открытости, наконец, а не захлопнутости. Потому что Россия – это его прародина. Потому что русский человек может жить только там. Потому что русская жизнь – самая полная, самая пронзительная, хотя здесь страдают и мучают других, но и любят тоже. Причем не картинно-показательно, а по-настоящему.
Санлеп так и не додумал эту мысль. На этом обрывалось и воспоминания о времени, которого, по сути дела, не было.
Безумный профессор
1
В понедельник в трехместку Санлепа загрузили двух новых пассажиров. Тюрьма – как поезд: одни сходят, другие заходят. Естественно, не доброаольно. А ты держишь свой путь дальше, и когда будет твоя станция, толком не знаешь. Пытаться сорвать стоп-кран бесполезно – на нём большой амбарный замок. Вдобавок он опломбирован.
Но новые односидельцы всегда порождают вопросы. В этот раз это было уравнение с двумя неизвестными. Кто из них стукач? Или оба?
Познакомились. Леха Маркушин тянул уже третью ходку. Все тело с бычьей шеей и рельефными бицепсами расписано проникновенной тюремной живописью. Ноги-поршни. Атлет. И погоняло соответствующее – Шайба. Будка, что надо, в прошлом был хоккеистом.
Немного настораживала кликуха второго пассажира – Швондер. Но Хопёр по тюремному телеграфу сообщил: проверено, мин нет. Швондер мотает второй срок – гоп-стоп, причем, кажется, с мокрухой. Скокарь, по-тюремному, грабитель. Но в его деле открылись новые подробности, поэтому он и здесь, в СИЗО. Выдернули из лагеря, как штепсель из розетки. Срок не скостят, а скорее всего, наоборот, добавят.
Шайба, по его словам, попался по делу – не так, как Санлеп. И поведал свою историю.
После второй отсидки на работу никуда не брали, и он приехал на свою малую родину. Поселок этот ведёт свою историю еще с тридцатых годов прошлого века. Образовался он вокруг паровозного депо. Назывался в духе того времени – Стахановец. Но местные остряки сразу же название это переделали в Стакановец. И как в воду глядели. Пили здесь от скуки и безысходности, как говорится, до посинения.
Когда паровозы приказали долго жить, а поселок из железнодорожного переквалифицировали в леспромхозовский, да еще и переименовали, былые традиции получили продолжение. Пить стали ещё больше. Оттого и потомство у алкашей было хилое и дебильное.
Среди этой новой поросли особенно выделялся Шайба. Он спиртного в рот не брал, играл в хоккей сначала за местную команду, а потом его пригласили в Пермь. Но там что-то пошло не так, и Шайба угодил за решётку. Об этом он не распространялся.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте