от раздражения возникала мигрень. «Ох, еще и по центральной
улице идти…» – злобно прошептал он и поежился.
Почему его это так расстроило? Да потому, что вечером, из
своих домов «повылазят» влюбленные, и будут разгуливать, и будут
парить по городским закоулкам до самой ночи. Особенно часто, по
наблюдениям Гомозова, влюбленные встречались на центральных
улицах. Встречались и оказывали на Филолета Степановича
действие, подобно тому, что он увидел не людей вовсе, а вампиров,
самых настоящих вампиров. В самом деле, они и были для него
вампиры. Энергетические. Высасывали столько «крови», столько
сил, после чего он два дня ходил не в себе, охваченный сумрачным
негодованием. Иногда сил не хватало даже для того, чтобы себе
самому высказывать недовольство, настолько эти изверги истощали
его.
Гомозов ускорил шаг, чтобы избежать неожиданной встречи с
нежеланными сущностями, и опустевшая дорога впереди, казалось,
не предвещала щемящих душу эмоций. Эта надежда теплилась в
уме мужчины до тех пор, пока он не свернул в последний поворот
своего пути между пятиэтажками, а там – рукой подать, уже
виднелся краешек родного дома, вот бы и добраться в спокойствии
после тяжелого трудового дня, но не тут-то было. Из боковой
высотки, почти перед самым носом Филолета Степановича, из
дверей вывалилась парочка влюбленных, которая так и понеслась
над ступенями, так и понеслась, плавно паря в воздухе на
тридцатисантиметровом расстоянии от земли. Влюбленные
направились вглубь города параллельно тротуару, еле освещенному
тусклыми фонарями, шушукаясь и заливаясь мерзким фривольным
смехом. Гомозова так и скрючило. «Демоны!» – обессилено
прохрипел он. И если до того Филолет Степанович шел быстро,
вприпрыжку, то теперь уже бежал, без оглядки, прикрыв глаза
ладонью. Через каких-то тридцать-сорок секунд, а может, и того
меньше, он стоял у калитки своего дома и отпыхивал, еще через три
секунды – поспешно проскользнул в дверь и хлопнул ею, так
крепко, что стекла ветхого терема задребезжали в своих
расхлябанных древесных рамах. Гомозов так спешил, что позабыл
обтереть подошвы ботинок о шершавый коврик, а это по приходу в
родные стены была непререкаемая традиция.
Спустя короткое мгновение, Филолет Степанович уже лежал в
кровати, накрывшись одеялом, и трясся, стараясь ни о чем не
думать. Правда, получалось неважно. Только ближе к полуночи ему
удалось заснуть.
Под утро, когда сквозь задернутые шторы в комнату Гомозова
стал проникать тревожный желтый свет, в голове Филолета
Степановича возникло пренеприятное гнусное видение. Ему давно
уже ничего не снилось, а если и снилось – то он помнил урывками,
но