написавший столько томов сочинений, что они перекосили на один бок даже мой самодельный
шкаф, такой элементарной мысли понять не мог? В чём же, спрашивается, суть его ленинской
гениальности? А?! Ну ладно, фиг с ним, с Лениным! Он своё дело сделал, и его теперь за это
демонстрируют за это в Мавзолее. Но понимаешь ли ты, что наша страна находится накануне
развала!? Никакого обещанного коммунизма не будет – это простая обманка! Впереди конфликты,
вражда и война наций! Всё это неминуемо как обратная реакция на насильственное, авантюрное
слияние и перемешивание. Это станет логичным шагом в стремлении наций к самосохранению,
способом спасительно обособиться! Так что, мы уже сейчас живём в потерянной стране! Её уже не
спасти!
Роман поневоле смотрит на окна, словно всё, о чем глаголет Иван Степанович, похоже на грозу,
которая вот-вот разразится. У него перевёрнуто всё представление о мире. Неужели всё, о чём
говорит тесть, возможно? Но это же абсурд! Советский Союз – самая великая держава на Земле, и
чтобы она – развалилась?!
Слова Ивана Степановича убедительны ещё и потому, что, делая обзор ленинских статей, он по
памяти цитирует длиннейшие куски из его работ.
– Нет, – возражает Роман в одном, особенно резком месте, – Ленин не мог так говорить.
Тесть подходит к шкафу, открывает стеклянную дверцу, достаёт один из томов и, протянув его,
называет номер страницы. Потом, задумавшись, садится в кресло и, ожидая, пока Роман отыщет
цитату на чистой, без всяких пометок странице, уточняет:
– Там в самом низу… Предпоследний абзац.
Всё оказывается точным слово в слово.
Продолжая рассуждать, Иван Степанович говорит, что главными категориями в рассуждениях
Ленина о тонких вещах были «масса» и «экономика». Он был экономистом, но не психологом, не
«инженером человеческих душ», и ломка, трагедии этих душ его не трогали вовсе. Даже в музыке и
литературе (принято считать, будто Ленин любил музыку и литературу), он черпал не
художественные, а, если так можно выразиться, политические эмоции. Как можно было не
понимать того, что уже самой природой в каждую нацию закладывается чувство здорового
97
отталкивания друг от друга? Исключение составляет лишь одна, более развращённая в этом
смысле нация – евреи, которых Ленин и приветствовал за её способность к перемешиванию. Так
на них, на этих бедных евреев, потому-то всю жизнь и сыплются шишки со всех сторон. Связать
свою жизнь (жениться или выйти замуж) с человеком иной национальности может лишь
безличностный человек. Личности же идут на это лишь в силу какой-то особенной, выходящей за
всякие рамки сильнейшей любви или плотской страсти.
Тамара Максимовна приносит им на подносе чай, который они выпивают, не замечая, что
выпили.