– Товарища Куняева товарищ Лимонов, – сказал он кому-то.
Через несколько секунд лицо его изменилось – появилась в нем отточенная серьезность и сосредоточенность. Он вкратце изложил товарищу Куняеву ситуацию, потом долго слушал кивая.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Я буду в кабинете ждать звонка. Спасибо.
И аккуратно положил черную трубку.
– Может быть, – сказал товарищ Лимонов, поигрывая пальцами по поверхности стола. – Это, оказывается, дело паспортного отдела и милиции. Товарищ Куняев сейчас все разузнает и перезвонит. А вы пока о себе расскажите! – обратился он к Тане.
Таня нервничала. Рассказывала сбивчиво, и поэтому жизнь ее казалась какой-то непонятной. Тут Добрынин ее выручил. Рассказал, как они с Дмитрием с ней познакомились. О зашитых папиросах и записках рассказал. А потом, посмеиваясь, признался, что сам взял с нее пример, когда товарищу Тверину в подарок шинель посылал.
– Ну и что товарищ Тверин? – заинтересовался, усмехнувшись, Лимонов.
И тут зазвонил черный телефон. Усмешка на лице директора завода уступила место серьезному выражению.
Он снял трубку и только слушал и слушал, ничего не говоря.
Таня снова вся напряглась. Добрынин тоже напрягся, за нее переживая.
– Ну хорошо, – наконец выдохнул в трубку товарищ Лимонов. – Значит, пусть подойдут к начальнику паспортного стола Карасеву к четырем часам. Ясно. Хорошо, потом сообщу.
– Слышали? – спросил Лимонов, поглядывая то на Таню, то на народного контролера.
Добрынин кивнул, а Таня продолжала вопросительно смотреть на директора.
– В общем, начальник паспортного отдела Карасев ждет вас сегодня к четырем, – повторил Лимонов. – Наверно, он объяснит, как это делается. – И Лимонов пожал плечами.
Товарищ Карасев оказался грузным и довольно высоким человеком.
Встретил он Добрынина и Таню вежливо, усадил на стулья. Внимательно выслушал Таню. А потом сказал:
– Я, как товарищ Куняев просил, все узнал. Как простой гражданин вы, товарищ Селиванова, можете поменять фамилию только путем вступления в брак. Ясно?
Таня, услышав это, открыла рот да так ничего и не сказала. В глазах появились слезы.
– Так, значит, нельзя мне… – прошептала дрожащим голосом.
Тут Карасев как-то странно пожал плечами.
– Я же не сказал, что нельзя. «Нельзя» можно было и по телефону сказать!
Добрынин слушал этого большого человека и пытался вспомнить, о чем ему этот нынешний разговор напоминает. Что-то было знакомое то ли в словах, то ли в интонациях Карасева.
– Так как же мне? – снова шепотом проговорила Таня, вцепившись