Однажды вечером, когда как раз он о женщине-блондинке мечтал, в дверь постучали. И Юрец сразу сел на нары, выпрямив спину, и выжидательно уставился на дверь.
Зашел Крученый. Лицо озабоченное, глаза красные.
«Чего это он не спит, гад?» – подумал Юрец, а сам улыбнулся приветливо начальнику тюрьмы – все одно легче, чем «здрасте» говорить.
– Ну? – спросил, зайдя, начальник.
– Ничего, – сказал Юрец. – Я приболел тут, так почти никуда не ходил, никого не видел.
– Приболел? Может, в санчасть тебя? – Крученый подошел ближе.
– Да не, простуда…
– Тверин умер, слышал?..
Юрец отрицательно мотнул головой.
– Не слышал… – констатировал Крученый. – Большие перемены будут…
Юрец напрягся. От перемен, особенно больших, он ничего хорошего не ждал.
Крученый застегнул на своей гимнастерке две верхних пуговицы, потянул жилистую шею, потом снова схватился руками за воротник и верхнюю пуговку расстегнул.
– Жмет, подлая, – пробормотал он.
Присел рядом с Юрцом на нары.
– Ты на волю хочешь? – спросил он, ехидно глядя прямо в маленькие звериные зрачки Юрца. – Хочешь?
Юрец осторожничал. Видел он, что Крученый находится в каком-то странном состоянии, и дерзить или говорить резко с ним сейчас было опасно.
– Ну, может, хочу, – проговорил Юрец. – Маму повидать бы…
– Врешь, – оборвал его начальник тюрьмы. – Нет у тебя мамы…
– Ну нет, – согласился Юрец, понуро опустив голову, играя теперь на жалость.
Но как и у Юрца, у Крученого жалости не было.
– Короче, хочешь на волю? – спросил снова Крученый.
– Хочу…
– Ну и иди на хер, – сорвался на грубость начальник тюрьмы. – Завтра амнистию объявляют…
– Честно? – обрадовался внезапно Юрец.
– Честное тюремное, – мрачно сказал Крученый.
Юрец скривил тонкие лисьи губы. Не понимал он: шутит Крученый или правду говорит.
– А может, останешься? – с улыбочкой спрашивал начальник тюрьмы. – Камера у тебя хорошая, жратва даром, дверь открыта…
Почувствовал вдруг Юрец, что эта амнистия от самого Крученого зависит, и поэтому тот наглеет так. Понял Юрец, что если не будет сейчас настаивать, доказывать, что хочется ему на волю, то останется здесь и дальше, до конца длинного срока.
– Я ж хочу выйти и завязать, – заговорил он миролюбиво.
– А что ж ты делать умеешь? – поинтересовался Крученый.
– Да вот хочу, как тот артист, с попугаем выступать! Тоже артистом стану… – И, увидев ехидство на припухлом краснокожем лице Крученого, спросил осторожно: – А птицу по амнистии