Девушка равнодушно кивнула, не поворачивая головы.
— Да… Знаешь анекдот, как еврей едет в поезде? — снова нарушил молчание Бирюков.
Девушка отрицательно покачала головой.
— Едет еврей в поезде. В одном купе с ним едет молодой парень. Ложатся они спать. Еврей снимает свои красивые золотые часы и прячет под подушку. Парень видит, что у того есть часы, и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, который час?» Но еврей ничего ему не говорит, отворачивается и засыпает. Утром приезжают они в Одессу. Еврей надевает свои часы и говорит: «Сейчас десять утра». Парень удивился: «Я же вчера у вас спрашивал, почему вы вчера не сказали?» — «А! Если бы я вчера сказал, сколько время, вы бы спросили, куда я еду. Я бы сказал, что в Одессу. Вы бы сказали, что тоже в Одессу и что вам там негде переночевать. Я, как добрый человек, вынужден был бы пригласить вас к себе домой, а у меня молодая красивая дочь, вы бы ее обязательно соблазнили, и мне пришлось бы согласиться выдать ее за вас замуж…» — «Ну и что?» — «Как что? А зачем мне зять без часов?»
Рассказав анекдот, Бирюков весело рассмеялся. Девушка тоже усмехнулась.
— Ну теперь ты расскажи что-нибудь, а то все я да я.
— Я никаких хороших анекдотов не помню, — ответила она, пожимая плечами.
Размешав хорошенько сахар в своем стакане, Бирюков сделал несколько больших глотков.
После джина с тоником во рту ощущался горьковатый привкус. Даже сладкий чай не мог его перебить. Подумав, какую импортную гадость приходится пить русскому человеку, Бирюков морщась, без охоты допил чай, лишь бы не выбрасывать зря деньги.
— А, вспомнила анекдот, — тряхнув светлой челкой, сказала Катя. — Возвращается дочка под утро с дискотеки. Отец с ремнем караулит ее в прихожей. «Где ты шаталась всю ночь?» — «Папа! Меня изнасиловали!» — «Это дело на две минуты! Где ты шаталась всю ночь?»
Бирюков попытался рассмеяться, но губы его странно онемели и не растягивались в улыбку.
— Несмешной анекдот, — согласилась Катя. — Я не умею смешно рассказывать.
Бирюков хотел ответить, что она рассказывает хорошо, но вместо этого напряженно сглотнул несколько раз. В горле появилась странная сухость, так что язык приклеивался к нёбу. Бирюков потянулся к бутылке с компотом, чтобы промочить горло, но рука задрожала, и бутылка из-под кока-колы упала со стола и покатилась по полу купе. Бирюков наклонился, чтобы поднять ее. В голове у него зашумело, перед глазами замелькали черные круги, а под сердце подкатила горячая волна. Руки и ноги окаменели, налились свинцовой тяжестью.
— Что за черт?
Он попытался встать, но ноги не слушались. Его большое, грузное тело беспомощно съехало по мягкой дерматиновой спинке над полкой и повалилось на бок.
— Катя, мне плохо, позови кого-нибудь, — хотел произнести Бирюков, но язык не шевелился.
Вместо членораздельной речи он издал невнятное мычание. Катя, повернувшись, внимательно смотрела на него, не шевелясь. Самое странное, что голова Бирюкова продолжала мыслить четко и ясно, но тело перестало его слушаться, как у пьяного.