Педсовет озадаченно промолчал. Только у окна кто-то пробормотал с обидой, что пусть бы этот Гоголь пришёл бы к нам в школу да поработал маленько – хоть литературу бы почитал бы восьмым классам, а там бы мы на него поглядели… Присутствующие бодро рассмеялись, давая тем самым понять, что не заметили бестактной выходки юного коллеги: ох уж эта молодая уверенность в том, что всё умеешь и понимаешь лучше всех!.. Ничего, это пройдёт, с кем не бывало.
Увы, дальше было хуже: молодой учитель перешёл от слов к действиям.
Первым его деянием был скандал из-за пятиклассника Толика Адыева. «Это слабоумный ребёнок, – сказала классная. – Надо хлопотать о переводе в спецшколу». Арсений Александрович поморщился и взглянул на Аристотеля. Аристотель стукал по столу карандашиком и медленно краснел. Он не умел говорить сразу, но никто из присутствующих не сомневался, что он всё-таки заговорит. Однако Аристотель и рта не успел раскрыть, как вскочил Александр Арсеньевич. Чего греха таить – он нагрубил. Адыева ни в какую спецшколу, разумеется, не перевели, а с классной руководительницей была истерика, она плакала и кричала:
«Пусть он его себе возьмёт и попробует! На чужом-то горбу хорошо в рай!.. Если он директорский сын, так ему всё позволено?!»
«Дурак, – обругал после педсовета Александра Арсеньевича отец, – орать-то зачем так было? Спокойно нельзя?»
«Нельзя», – буркнул сын.
«Адыева в свой класс возьмёшь?»
«Возьму».
Но и на этом подвиги Александра Арсеньевича не кончились. Причём раз от разу становились всё ужаснее. В середине года ему пришло в голову сцепиться с учителем труда, человеком простым и незатейливым, в качестве педагогического воздействия применявшим иногда лёгкое рукоприкладство. Александр Арсеньевич дважды разговаривал с ним, но трудовик продолжал воспитывать как умел. Тогда произошло нечто совершенно недопустимое. Официальной огласки история эта, к счастью, не получила. Но неофициально весь педагогический коллектив знал, что учитель географии вызывал в коридор учителя труда и, вежливо