Однажды, по настоятельной просьбе помещицы Тре… вой, губернатор послал чиновника особых поручений вместе с уездным исправником произвести у нее следствие без ведома моего отца; однако крестьяне тотчас дали ему знать об этом, и он немедленно отправился в дом госпожи Тре…вой.
– Господа, – сказал входя отец, – вы забыли, кажется, меня предупредить, ведь я здесь хозяин, это мой уезд.
Чиновники отвечали сконфуженно, что им не было приказано приглашать его на следствие.
– О чем же вы производите следствие? – спросил отец.
В ответ на эти слова чиновники объяснили ему сущность жалобы госпожи Тре…вой на шестнадцатилетнюю девушку, которая будто бы отравила ее.
Обвиняемая стояла испуганная, заплаканная и босая, а дело было зимою.
– Господа, – заявил отец, – прикажите обуть и одеть подсудимую, как следует зимою, иначе я, по закону, не имею права ее допрашивать.
Тре…ва побледнела.
– Да ведь это за ее вину… – начала было она.
– Сударыня, – возразил отец, – коль уж вы пригласили нас разбирать это дело, то должны подчиниться требованию закона. Как вижу, – продолжал он, – госпожа Тре…ва здорова.
– Меня рвало тогда тотчас после обеда, – заявила Тре…ва.
– Это не есть еще доказательство отравления. Где же рвота? Только химический анализ может доказать, было ли это отравление или просто желудочное расстройство, – сказал мой отец.
Разумеется, рвота не была сохранена, и, благодаря присутствию отца, следствие кончилось ничем. Уезжая, он убеждал помещицу избавиться от подозреваемой девушки, дав ей отпускную, – не помню, однако, успел ли он в этом.
Много замечательных фактов слышала я от отца; между прочим, он рассказывал о молодом Шишкове, который воспитывался в доме у моего деда; должно быть, в то время многие считали безопаснее для юношей воспитание в Москве, нежели в Петербурге. Дед Шишкова некогда занимал важный пост министра народного просвещения. В числе портретов, писанных тетушкою Марьей Алексеевной, я помню прекрасный портрет молодого Шишкова. Совсем еще юноша, блондин, он имел мелкие и живые черты лица и быстрый взгляд. Он написал стихотворение, в котором высказал весьма свободные мысли; об этом узнали, он был арестован и отвезен в Петербург. Император Николай Павлович приказал привезти его во дворец и спросил, указывая на это стихотворение:
– Это ты писал?
– Я, ваше величество, – живо отвечал Шишков.
– Читай, – сказал государь.
Молодой человек прочел свое сочинение с одушевлением. Государь рассердился и приказал заключить его в дом умалишенных; однако, из уважения к деду, служившему при дворе, неосторожного юношу вскоре выпустили. Это было, должно быть, самое тяжелое наказание,